К первому помещению мастерской примыкало второе, смежное, тоже уставленное новыми станками — Габриэль прикинула и решила, что их было не меньше семидесяти — и разделенное, как и то, где она работала, на отсеки. Перегородки были очень низкими, похожими на стойла в конюшне, что не мешало проникновению в отсеки света, падавшего из окон. Во втором помещении тоже был разобран потолок.
— Что вы делаете! — зашептала вдруг Гортензия, наклонившись к Габриэль и пытаясь схватить ее за руку. — Вы же испортили бобину!
Габриэль с ужасом заметила, что она намотала слишком много шелка на бобину — непростительная оплошность! — и теперь ей надо было смотать нитки назад. Быстро исправив положение, она обрезала ножницами нить и бросила готовую бобину в корзину, стоявшую у ее ног. Позже, когда корзина наполнится, к ней подойдет один из маленьких мальчиков, выполнявших в мастерской несложные работы, чтобы забрать бобины и установить их на раму для катушек. Конечно, такой труд не шел ни в какое сравнение с тяжелым трудом, которым занимались дети в мастерских, оборудованных станками старого образца. Габриэль не могла также не порадоваться, видя, что ткачи стоят за новыми станками в полный рост, а не садят, сгорбив сутулые спины. Ткачи мастерской Дево, по крайней мере, никогда больше не узнают, что такое изматывающая боль в спине, от которой подчас мутится разум и наступает паралич.
Гортензии, к ее облегчению, удалось дать исчерпывающие ответы на вопросы работниц о новой мотальщице. Вообще-то разговоры в мастерской не приветствовались, и мастер строго следил за этим, да и несмолкаемый шум работающих станков заставлял напрягать голосовые связки и чуть ли не орать во все горло. Но девушки придумали выход из положения: они научились читать по губам, как это делают немые, хотя не было произнесено вслух ни единого слова, Габриэль была уверена, что несколько беззвучных шуток было отпущено в ее адрес, потому что остальные мотальщицы успели уже по три раза наполнить свои корзины готовыми бобинами, в то время как она сама еле справилась с одной. Сначала Габриэль испугалась, что мастер заметит ее нерадивость и что-нибудь заподозрит. Но он был слишком занят, помогая одному из ткачей заправить нитками станок — что требовало усилий двух человек. Постепенно, почувствовав большую уверенность в себе, Габриэль стала быстрее работать, и к полудню, когда они с Гортензией уселись в сторонку, чтобы перекусить, у нее уже получалось совсем неплохо. Но до сих пор ей не удалось вблизи посмотреть, как работает новый механический станок, поэтому Габриэль поклялась себе, что непременно сделает это, прежде чем кончится рабочий день.
Ей повезло. Вскоре после обеда произошли какие-то неполадки с одним из станков во втором цехе мастерской. Бросив взгляд из-за перегородки, Габриэль увидела, что мастер вместе с наладчиком полез на лестницу, чтобы установить и устранить причину поломки. Габриэль представился удобный случай, — о котором она не смела и мечтать, — осуществить то, зачем она и проникла сюда. Она уже знала, что художественная мастерская находилась рядом со складским помещением, в котором хранились мотки пряжи. Бросив украдкой взгляд в окно, находившееся в разделявшей эти комнаты стене, она заметила художника, сидящего за чертежной доской. Под предлогом, что ей необходимо взять еще несколько мотков пряжи, Габриэль подошла к двери художественной мастерской, толкнула ее, быстро вошла и закрыла дверь за собой. Молодой художник, сидевший на высоком табурете за своей работой — эскизом нового узора ткани, — оторвался от нее и взглянул через плечо на вошедшую девушку.
— В чем дело, мадемуазель?
— Прошу прощения за то, что оторвала вас от работы, но я новенькая, и мне так хочется со всем здесь познакомиться, все самой увидеть! Вы не можете хотя бы в нескольких словах рассказать мне, что вы делаете?
На молодого человека произвели самое благоприятное впечатление ее мелодичный голос и удивительно красивое лицо.
— Подойдите сюда и взгляните вот на это, — приветливо сказал он, приглашая ее приблизиться к своей чертежной доске. Когда Габриэль остановилась рядом с его высоким табуретом, художник объяснил ей, каким образом он подготавливает эскиз нового узора для переноса его на ткань. На рисунке были изображены золотые пчелы на ярко-синем фоне. — В соответствии с этим эскизом рабочий сделает в нужном порядке отверстия на кардах, затем все карды свяжут вместе, вот так, — и молодой человек показал Габриэль висящую рядом готовую кардовую ленту. — Цвет в моей работе не играет никакой роли — это всего лишь руководство для рабочего, чтобы тот, в свою очередь, посредством изготовленной им кардовой ленты направил всю работу станка на выполнение именно этого тканого узора. С каждым оборотом кардовой ленты узор на полотнище будет повторяться.
Габриэль задала художнику еще несколько вопросов, а затем, поблагодарив молодого человека за любезность, вышла из комнаты, провожаемая его восхищенным взглядом.
Через некоторое время она воспользовалась предоставившейся ей возможностью понаблюдать за двумя работавшими рядом с ней ткацкими станками. Следя краешком глаза за мастером, который все еще возился со станком в соседнем цехе, и не обращая внимания на отчаянные призывы Гортензии, пытавшейся знаками заставить ее вернуться на свое место, Габриэль довольно долго стояла у станков, хорошо зная, что именно за ними будущее лионского шелка. Нет, она не ошиблась в своих выводах в тот день, когда Жаккард впервые демонстрировал в Лионе свое изобретение. С этого станка сходила высококачественная ткань, нисколько не уступавшая ткани ручной выработки.
— Вы что, с ума сошли? — накинулась на нее Гортензия, когда Габриэль заняла наконец свое место у мотального колеса. — Когда я согласилась взять вас с собой, я не думала, что вы будете вести себя так опрометчиво!
— Не сердитесь! — постаралась успокоить ее Габриэль, глядя на сияющие в лучах солнца золотистые шелковые нити, наматывающиеся на бобину. — Я уже увидела все, что собиралась посмотреть здесь.
Более того, она увидела и узнала больше, чем предполагала узнать, особенно потряс ее эскиз узора, увиденный в мастерской художника. Она сразу же поняла, что Николя получил заказ от «Мобилье Империаль», поскольку изображенная на узоре пчела была имперским символом бонапартистской Франции. Никто бы не осмелился изготовить ткань такого рисунка, не имея на то особого распоряжения от власть предержащих. Николя вырвался далеко вперед, добившись преимущества по всем статьям! Это было неожиданностью для Габриэль.
К концу рабочего дня скорость ее работы на мотальной машине значительно увеличилась. Но внезапно события приняли непредвиденный оборот. Габриэль даже не заметила, как в соседний цех через дверь, ведущую из особняка, вошел Николя, пока ее в бок не толкнула Гортензия и не затараторила своей обычной скороговоркой:
— Смотрите, хозяин явился! Он, наверное, пришел взглянуть на испортившийся станок!
Эту новость сообщила одним движением губ мотальщица, сидевшая у прохода, которой в проем двери был хорошо виден соседний цех. Охваченная любопытством, Габриэль привстала со своего места и осторожно заглянула поверх перегородки в смежное помещение. Она увидела, что Николя, сняв сюртук, стоял уже на лестнице рядом с наладчиком, и оба они пытались поправить кардную ленту. Внезапно взгляд Габриэль привлекла высокая стройная фигура роскошно одетой дамы с кошачьими повадками — она мягкой поступью шла по проходу между станками, поглядывая налево и направо. Вне всякого сомнения это была мадам Мараш, явившаяся посмотреть на работу ткачей и ожидавшая, когда Николя Дево освободится.
