Габриэль сразу же села на свое место и, низко склонив голову, начала усердно работать. Боковым зрением она следила за приближающейся мадам Мараш, одетой в ярко-красное бархатное платье с длинными рукавами и атласные туфли, подобранные в тон ему. При виде мотальщиц в глазах мадам Мараш зажегся огонек интереса, и она удивленно вскинула бровь.
— Объясните-ка мне, чем вы тут занимаетесь? — весело спросила она приятным мелодичным голосом. Гортензия объяснила ей и показала, что и как она делает. Холеная рука с унизанными драгоценными перстнями пальцами покровительственным жестом похлопала Габриэль по плечу. — Ну-ка, красавица, позволь мне сесть на твое место. Я хочу попробовать намотать этот чудесный шелк на бобину, тем более, что цвет желтых тюльпанов — один из моих любимых оттенков.
Не на шутку испугавшись и разозлившись на эту похотливую самку, Габриэль вскочила со своего места. Не хватало еще, чтобы ее в этот момент заметил Николя! К счастью, Гортензия тоже встала, чтобы показать мадам Мараш, что надо делать, и незаметно махнула рукой Габриэль, приказывая той занять ее место.
Дама оказалась на удивление ловкой и начала проворно, с неплохой скоростью наматывать нити, вращая колесо, что, по-видимому, от души забавляло ее. Ее основной ошибкой, как и у любого новичка в этом деле, было то, что она неравномерно наматывала шелк на бобину.
— Дайте мне новую бобину, — распорядилась она капризным тоном, видя, что у нее получилась бобина уродливой формы. — Я хочу намотать ее самостоятельно от начала до конца.
То, что было для мадам Мараш игрой, являлось для Гортензии потерей рабочего времени, а, следовательно, и заработка, поэтому девушка сердито поглядывала на развлекающуюся даму, подавая ей новую бобину и объясняя, как надо начинать работу. После нескольких неудачных попыток мадам Мараш удалось справиться с мотальной машиной, и она весело закончила свою работу с меньшими погрешностями, чем в первый раз. Габриэль, которая исподтишка следила за проходом между станками, с тревогой увидела, что к отсеку, где работали мотальщицы, приближается Николя, оглядывающийся по сторонам в поисках мадам Мараш. Сердце в груди Габриэль бешено забилось, и она еще ниже склонилась над своей работой, боясь, что ее узнают. Габриэль с ужасом ощущала, что, несмотря на многомесячную разлуку с ним, при его приближении на нее накатывают те же чувства, которые она всегда испытывала в его присутствии — невыразимая горечь и сладостное волнение.
— Так вот вы где! — воскликнул Николя с усмешкой на устах, заметив мадам Марш, сидевшую за мотальным колесом.
— Идите сюда, Николя, и посмотрите, что у меня получается, — радостно сказала мадам Мараш, самодовольно поглядывая на него. — Здорово, правда?
Широкая оборка на хлопчатобумажном чепце Габриэль скрывала от взора Николя ее лицо. Она сидела, не поднимая головы и не смея взглянуть на него, видя только несколько пуговиц на шелковом, кремового цвета жилете Николя. Затем в поле ее зрения попали его высокие начищенные сапоги, в которых играли солнечные лучи, падавшие из окна, когда он проходил мимо нее, направляясь к мадам Мараш. Остановившись за ее спиной, он положил ей ладони на плечи и склонился, чтобы лучше видеть мелькающую в ее руках нить.
— Великолепно! Кто бы мог подумать, что сегодня в моей ткацкой мастерской появится еще одна новая мотальщица!
— Завтра, может быть, я попробую свои силы в ткачестве и сяду за один из ваших новых станков, — кокетливо отозвалась дама.
— Боюсь, Сюзанна, что у вас ничего не получится. Для того, чтобы ткать на таком скоростном станке, необходим опыт и предварительная подготовка.
— Так я и думала, — произнесла она равнодушно. По-видимому, ей уже наскучила работа, и она вдруг выпустила из рук нить. Николя быстрым ловким движением остановил колесо, иначе на бобину намоталась бы спутанная, словно тонкая паутина, шелковая нить.
— Вы уже исправили сломавшийся станок? — спросила мадам Мараш, взглянув на него.
— Ему требовался не столько ремонт, сколько наладка. Ну что, идем?
Мадам Мараш встала, изящным движением руки поправила юбку и взяла Николя под руку с довольной улыбкой на устах. Она даже не заметила, какой разлад внесла в работу мотальщиц. Однако Николя, прежде чем уйти, поблагодарил Гортензию за ее объяснение и помощь. Проходя по цеху, Николя показывал своей даме все, с его точки зрения, наиболее интересное, что-то оживленно рассказывая ей. Гортензия, выругавшись от досады за упущенное время, снова уселась на свое место и начала усердно вращать колесо. Габриэль, подойдя к своей машине, прежде чем сесть, бросила взгляд вслед Николя и его даме. Она чувствовала, как защемило сердце в ее груди, в этот момент она испытывала непонятную злость и досаду неизвестно на кого. Ей сейчас страшно хотелось сделать так, чтобы с высокомерного лица Сюзанны Мараш исчезло выражение самодовольства. Габриэль злилась и на Николя, который довольствовался этой гусыней.
Габриэль заметила, что Николя остановился перекинуться парой слов с мастером, а Сюзанна Мараш в это время скрылась за дверью, через которую они вошли сюда. Хозяин мастерской и мастер что-то громко обсуждали, стараясь перекричать шум станков, а затем мастер кивнул и оглянулся в ту сторону, где находился отсек мотальщиц. Габриэль быстро, стараясь, чтобы ее не заметили, села на свое место. Она поняла, о чем Николя договаривался с мастером: он действительно, как она об этом слышала не раз, был честен с рабочими и поэтому велел оплатить Гортензии вынужденный простой.
И вот через некоторое время к Гортензии подошел мастер, чтобы уточнить, сколько времени она потратила на мадам Мараш. И хотя это были какие-то двадцать минут, но в перерасчете на деньги и они имели значение для бедной девушки. Через некоторое время мимо отсека мотальщиц в художественную мастерскую пробежал мальчик-посыльный, которого хозяин послал за художником. Проходя мимо Габриэль, молодой человек встретился с ней взглядом, и они обменялись улыбками. Габриэль не сомневалась, что художник не прочь снова поговорить с ней, но на этот раз на темы далекие от текстильного производства. Однако, к его сожалению, ей не суждено было вновь появиться за мотальной машиной в этой мастерской.
В шесть часов вечера зазвонил колокольчик, и девушки, облегченно вздыхая, остановили свои машины. Но никто из них не был рад возможности уйти домой больше, чем Габриэль. Она пережила один из самых трудных дней в своей жизни. Тем временем шум станков затих, а ткачи, взяв в руки метлы, начали убирать свои рабочие места, сметая в кучи обрывки шелковых нитей, которые мальчики, работавшие в мастерской, собирали в мешки и уносили. Габриэль сняла с вешалки свою шаль и набросила ее на плечи. Она собиралась выйти из мастерской вместе с Гортензией и тут же на улице проститься с ней, поскольку неподалеку ее должен был ожидать Гастон с каретой. В этот час, когда улицы были запружены народом, никто, пожалуй, не заметил бы, что она села в экипаж.
В дверях при выходе из мастерской образовалась пробка, Гортензия шла впереди Габриэль, которая хотела, прежде чем расстаться с девушкой, поблагодарить ее за помощь. Но когда она уже ступила на порог и почувствовала вечернюю прохладу, ей на плечо опустилась чья-то тяжелая рука, и она услышала громкий голос:
