Слушая ее судорожные рыдания, Эмиль ощущал, как в нем растет ненависть к Дево. Он больше не испытывал ни малейших угрызений совести по поводу того, что сделал. Эмиль в первый раз поймал себя на мысли, что хочет смерти Дево. Вот он падает со своего боевого коня на землю и лежит распластанный с мечом какого-нибудь британца в груди. Или его разрывает на куски артиллерийский снаряд. Или он попадает в засаду, устроенную испанцами, и пуля одного из них поражает его в висок. Эмиль и не подозревал, что способен на такую ненависть к другому человеку. Это чувство было сродни мрачной меланхолии, в состояние которой он впадал время от времени, ощущая, как его покидают жизненные силы, пока, наконец, снова не приходил в себя. Но между двумя этими состояниями было и существенное различие: Эмиль не хотел избавляться от чувства жгучей ненависти к своему сопернику.
Он еще долго не мог уснуть в эту ночь, не выпуская из своих объятий впавшую в тяжелый сон измученную Габриэль. Ее голова лежала на его предплечье, и он ощущал мягкую шелковистость ее рассыпавшихся волос. Хотя впоследствии Эмиль не любил вспоминать эту ночь, он живо помнил все до мельчайших подробностей. У Габриэль было такое чувство, что она в эту ночь окончательно попрощалась со своей любовью. Горе нахлынуло на нее, словно штормовая волна, и у нее просто не было сил больше сдерживать себя. Конечно, она будет продолжать любить Николя до конца своих дней, но в душе Габриэль уже смирилась с тем, что их отношениям положен конец. Ей хотелось, чтобы в ней вспыхнуло к Эмилю чувство, похожее на любовь, ведь он был так добр к ней именно в тот момент, когда ей требовалось человеческое участие. Но желаниям Габриэль не суждено было сбыться: она не могла полюбить мужа, и он навсегда должен был остаться только другом, к которому она инстинктивно обращалась в трудную минуту. Может быть, это тоже была своего рода любовь, которую испытывают многие люди, не помышляя о других более сильных чувствах. Страсть, которую довелось испытать Габриэль, была для нее одновременно и блаженством, и проклятьем.
Анри больше страдал от того, что очень больно прикусил язык при падении, чем от синяков, появившихся на его лице от удара Эмиля. Когда он в понедельник утром встретился с Габриэль, чтобы обсудить с ней деловые вопросы, она с сочувствием взглянула на него.
— Бедный Анри. Тебе в течение ближайших дней следует воздерживаться от разговоров и побольше молчать, — и взяв со стола документы, она продолжала: — Прежде чем мы начнем обсуждать текущие дела, я должна тебе кое-что сказать.
Анри воспринял новость о беременности сестры без лишних эмоций; тот период, когда он лелеял надежды законным путем заполучить Дом Рошей в свои руки, миновал вместе с надеждами на рождение сына. Однако сообщение Габриэль порадовало его, так как перед ним открывались возможности самостоятельно распоряжаться делами фирмы в отсутствие сестры. Он думал, что сможет получить больше выгод теперь, когда его сестра будет занята собой и своим ребенком, чем даже в то время, когда его отец состарился и утратил бдительность.
— Ты должна передоверить мне основной груз своих забот, — участливо сказал он ей.
Габриэль недоверчиво взглянула на него.
— Это очень любезно с твоей стороны, Анри, но я хочу, чтобы ты продолжал выполнять обычный круг своих обязанностей, — произнесла Габриэль. Ее не обмануло то, что он равнодушно пожал плечами, как бы вполне соглашаясь с ней, и попытался улыбнуться своими распухшими губами.
В апреле состоялась свадьба Императора с принцессой Марией-Луизой Австрийской. Посредством этого бргка Наполеон устанавливал полный контроль над Австрией, которая потерпела сокрушительное поражение в сражении при Ваграме. Австрийцы, похоже, спокойно отнеслись к женитьбе Императора на их соотечественнице, однако в самой Франции начались волнения. У Наполеона было много недругов, и их число увеличивалось по море того, как от войн все больше страдала экономика страны. Политические неурядицы самым пагубным образом сказывались на развитии промышленности и ремесел. Это обстоятельство сильно беспокоило Габриэль и других шелкопромышленников, опасавшихся потерять рынок сбыта.
Вскоре после того, как Габриэль перестала ездить на фабрику, установив связь между мадам Хуанвиль и своей конторой, расположенной в особняке, как-то утром в ее кабинете появился Гастон. Габриэль распорядилась поставить здесь удобную кушетку, поскольку ее доктор настаивал на том, чтобы она как можно больше лежала в период беременности, и Габриэль не ввдела причин, почему бы ей не совместить умственную работу с вынужденной неподвижностью.
— Я должен вам кое-что показать, мадам, — произнес Гастон, самодовольно улыбаясь. — Но для этого надо выйти во двор. Вы сможете это сделать и взглянуть на то, что я нашел?
— Все это звучит интригующе, — отозвалась Габриэль, с улыбкой откладывая в сторону перо, которым что-то писала до этого, держа на коленях планшет. Гастон взял его и положил на стол. Набросив на плечи шаль, Габриэль вышла вместе с ним из дома. Взглянув на то, что стояло посреди двора, она засмеялась от удивления. Это был портшез с навесом, краски которого полиняли от времени, но на боковых панелях все еще можно было различить пасторальные сцены; все медные ручки были до блеска начищены.
— Где вы нашли его? — воскликнула она, открывая дверцу и заглядывая внутрь. Сидение, как и положено, было обито роскошной парчой, серебряные нити которой, правда, потускнели, но узор из роз все еще был ярким.
— Я нашел это на чердаке каретного сарая под толстым слоем пыли и мусора и подумал, что вам может понадобиться это приспособление.
Габриэль стало весело. Портшезы давно уже вышли из употребления, они были приметой прошлого. Она не видела их на улицах Лиона, пожалуй, с детских лет. Они исчезли с началом революции, поскольку вид двух человек, несущих третьего на своих плечах, уподобившись тягловым животным, противоречил духу свободы.
— А кто же будет носить меня?
— Впереди пойду я, а сзади один из конюхов, какой-нибудь сильный парень, который добровольно вызовется взяться за это дело. Что вы думаете по этому поводу, мадам? Может быть, мы прямо сейчас и опробуем это новое средство передвижения? Куда бы вы хотели отправиться?
— А что если кто-нибудь из вас споткнется и упадет? — смеясь спросила Габриэль.
— Это невозможно, — усмехнувшись сказал Гастон, взглянув на свои огромные ступни. — У конюха ноги не меньше моих, так что не волнуйтесь, мадам. Куда изволите поехать сегодня?
Габриэль с сожалением покачала головой.
— Сегодня никуда. Я должна выполнять предписания своего доктора и сохранять полный покой. Может быть, завтра с его разрешения я смогу отправиться на небольшую прогулку.
Доктор, который в молодости ездил в портшезе и знал, что два осторожных носильщика могут сделать передвижение довольно плавным и спокойным, дал свое разрешение на прогулку.
— Но только не на ткацкую фабрику! — строго предупредил он Габриэль. — Если вы переступите ее порог, вам трудно будет вновь покинуть ее. Лучше съездите к кому-нибудь в гости, навестите ваших друзей. Я хочу, чтобы вы получали только приятные впечатления. Это поможет вам сохранить душевный покой и обеспечит вашему будущему ребенку здоровье.
