Сегодня дочь снова, не желая того, причинила ему боль, растревожив незажившую рану, — как она это невольно делала в течение многих лет. Словно сквозь легкую дымку прошлого, Доминик Рош вновь увидел в ее облике ту единственную в своей жизни женщину, которую он по-настоящему любил — все в Габриэле напоминало ему покойную жену: и ее строгая красота, и копна каштановых вьющихся волос, и каждое ее движение, исполненное грации. Когда она присела перед ним в глубоком реверансе, Доминика Роша охватило желание ударить ее и, чтобы сдержать свой невольный порыв, он обратился к кланявшемуся ему Эмилю.
— Итак, отныне вы — мой зять, — проговорил он дружеским тоном. — Пусть в жизни вам и вашей супруге сопутствует счастье!
Эмиль еще раз низко поклонился ему.
— Благодарю вас за столь теплые слова.
Доминик поерзал в кресле, что свидетельствовало о его желании подняться. Затем, воспользовавшись помощью Жюля и отказавшись от услуг остальных родственников, с готовностью бросившихся к нему, хозяин дома направился в смежную с гостиной столовую, где уже был накрыт праздничный стол, уставленный серебряной и хрустальной посудой, сияющей на роскошной шелковой скатерти. Пока Доминик Рош шел медленным шагом, опираясь на палку и руку поддерживавшего его Жюля, от нестерпимой боли в ноге на лбу старика выступил холодный пот.
Габриэль вместе с Эмилем следовала за отцом, а за ними в столовую вошли и все остальные гости. Демонстративное пренебрежение отца по отношению к ней глубоко ранило сердце девушки, хотя у нее не было никаких причин ожидать, что его манера поведения изменится в этот знаменательный для нее день. Отец всегда относился к ней со сдержанной неприязнью, разражаясь гневом только тогда, когда Габриэль поступала против его воли, что случалось в прошедшие годы довольно часто. Но сломить своеволие дочери ему не удалось, характер Габриэль по своей силе не уступал характеру отца. Доминик Рош в отношениях со своими близкими, за исключением, пожалуй, Жюля, был настоящим тираном, и Габриэль благодарила судьбу хотя бы за то, что младший из ее братьев не подвергался тем гонениям и нападкам со стороны отца, которые пришлось испытать ей самой.
Габриэль часто спрашивала себя, не является ли ее увлечение ткацким производством подспудным желанием сломить враждебность отца, убедив его, что ее интересы совпадают с его собственными. Но если бессознательное детское стремление пробудить любовь в сердце отца и было изначальной причиной увлечения девочки, то теперь оно превратилось в подлинную любовь к шелку — самой прекрасной ткани на свете. Садясь рядом с Эмилем за длинный праздничный стол, Габриэль расправила складки своего серебристого свадебного наряда. Она сама выткала шелк для этого платья, прощаясь — может быть, навсегда — с ткацким станком, хотя ее супруг тоже был связан с шелкоткацким производством, поскольку являлся владельцем большого хозяйства по разведению шелкопрядов. Самой Габриэль предстояло теперь жить в сельской местности в старой очаровательной усадьбе Вальмонов, несколько поколений которых с успехом занимались производством шелковой пряжи. Эмиль, как всегда сдержанный, несмотря на непринужденную атмосферу праздничного застолья, поднял первый бокал за Габриэль. По его мнению, она держала себя превосходно, хотя выглядела немного бледной.
Праздничный обед с его бесконечными тостами и поздравительными речами длился несколько часов. Наступил уже вечер, когда Габриэль смогла, наконец, подняться вместе с Элен в комнаты верхнего этажа, где невестка помогла новобрачной переодеться в лиловое дорожное платье, легкое пальто с завышенной талией и маленькую шляпку, поля которой были украшены искусственными цветочками, выполненными из шелка.
Дом, который с этих пор должен был стать родным для Габриэль, находился неподалеку от Лиона, всего лишь в часе езды.
— Не забудь перчатки, — сказала Элен, подавая их своей подруге. Габриэль взяла перчатки и крепко сжала руки невестки.
— Мне так будет не хватать тебя. Ты была мне настоящим другом.
Элен постаралась ободрить ее на прощанье.
— Мы очень скоро снова увидимся, Жюль привезет меня к вам в гости на днях.
Однако Габриэль была чем-то очень расстроена.
— У меня не идет из головы мысль о том, что будет, когда Жюль снова уедет в свой полк. Прошу тебя, приезжай ко мне почаще. Я буду чувствовать себя так одиноко вдали от тебя.
— Ты забываешь о том, что рядом с тобой теперь всегда будет Эмиль, — мягко напомнила ей Элен.
Лицо Габриэль на мгновение омрачилось, как будто тень пробежала по нему. Она выпустила руки Элен и начала надевать перчатки.
— Да, я помню об этом.
— Он хороший человек.
— У меня на этот счет нет никаких сомнений, — произнесла Габриэль сдержанным тоном и резким движением поднесла к лицу карманное зеркальце для того, чтобы бросить на себя последний взгляд, — иначе я бы не вышла за него замуж.
Элен все это время внимательно наблюдала за ней. Ей казалось, что Габриэль мучают какие-то сомнения, и это было очень странно, если вспомнить ее безмятежное настроение сегодня утром, когда она собиралась на церемонию бракосочетания. Габриэль была тогда совершенно уверена в правильности своего выбора. Ее нельзя было назвать наивной, поскольку, работая бок о бок с ткачами, она из их рассказов многое знала о жизни, — в частности о жизни в браке и о супружеских обязанностях. Сама Элен была столь невежественна в этих вопросах, что от испуга и разочарования в первую брачную ночь ее спасла только сильная любовь к Жюлю. Она всем сердцем надеялась, что брак Эмиля и Габриэль окажется счастливым. Правда, никто не знал, как далеко зашло дело у Габриэль и ее первой юношеской любви, Филиппа, сына ткача, которого так безжалостно разлучили с возлюбленной. Самым опасным в будущих супружеских отношениях новобрачных могло явиться то, что Эмиль питал к Габриэль подлинную страсть, в то время как сама она оставалась к нему равнодушной, что сразу же бросалось в глаза. Возможно, Эмиль в первое время вообще не осмелится дотронуться до нее, будучи тонко чувствующим человеком, относящимся к Габриэль с подлинной нежностью и любовью. Элен чувствовала в нем родственную душу и поэтому, как никто другой, понимала его. Теперь же ей казалась, что в жизни ее золовки произошло что-то важное за то короткое время, которое миновало с момента отъезда невесты из дома до ее возвращения. Но припомнив хорошенько церемонию бракосочетания, Элен пришла к выводу, что в Габриэль уже тогда ощущалась разительная перемена: она выглядела бледной, взволнованной и растерянной уже в тот момент, когда вошла, опираясь на руку Анри, в сводчатом сумрачном помещении бывшего храма. Может быть, Габриэль так потряс несчастный случай, происшедший со свадебной каретой по дороге? О столкновении с каким-то катафалком Анри начал рассказывать, однако Ивон неожиданно заставила его замолчать.
— Ты готова? — поторопила Элен новобрачную.
— Тебе пора уже отправляться в путь.
Габриэль убрала карманное зеркальце, а затем, не говоря ни слова, крепко обняла Элен. Заставив себя улыбнуться, она стремительно вышла из комнаты и быстро сбежала вниз по ступеням в просторную прихожую, где ее уже ждал Эмиль. Здесь же столпились все гости, желавшие проводить новобрачных в дорогу. Даже Доминик вышел сюда, опираясь на свою трость. Отец позволил Габриэль поцеловать себя на прощание в щеку — и ей подумалось, что он проявил к ней подобную снисходительность первый раз в жизни по одной простой причине: дочь к его полному удовлетворению покидала, наконец, родной дом навсегда. Шумные и оживленные гости проводили новобрачных до экипажа, а затем — когда коляска исчезла из вида, растаяв в первых вечерних сумерках, — вернулись в дом. Последней на крыльцо особняка поднялась Элен.
