Жюльетт, все это время болтавшая о том, что ей довелось увидеть в Палаццо Орфей и о гостеприимстве Генриетты, даже не представляла, какие мысли терзали душу Марко. Его офис располагался неподалеку от Большого канала, подобно многим другим учреждениям подобного рода, в здании с трехсотлетней историей. Расписные потолки и настенные росписи в кабинете Марко и других комнатах офиса свидетельствовали о блистательном прошлом здания, но все вокруг, включая обширные склады на верхних этажах, было умело и достаточно эффективно организовано. Во всем чувствовался современный подход к делам.
Марко показал Жюльетт некоторые экзотические ткани, привезенные с Дальнего Востока. Среди них она увидела кружева Бурано, тонкие, как паутинка.
К тому времени, когда она вернулась домой, с вокзала доставили ее чемоданы. Жюльетт сама распаковала их и положила в коробку дельфийское платье. Накрыла крышкой, перевязала лентой и несколько минут стояла, прижав коробку к груди, перед тем, как спрятать. Это было подобно еще одному прощанию с Николаем, ничто не могло унять боль невосполнимой утраты.
Глава 17
Еще до конца недели Жюльетт взяла племянницу Лены Арианну няней для Мишеля. Это была симпатичная румяная девушка лет двадцати. На третье утро своей службы в семействе Романелли она влетела на кухню, где Жюльетт с Леной обсуждали меню.
– Синьора, у дверей носильщик с двумя огромными чемоданами.
– Но все мои чемоданы уже прибыли, – с удивлением ответила Жюльетт. – Должно быть, это какая-то ошибка.
Она вышла к носильщику, тот показал ей квитанцию, и Жюльетт поняла, что чемоданы присланы Денизой из Парижа. В них лежали ее платья из ателье Ландель, аккуратно упакованные и переложенные папиросной бумагой. Она обрадовалась любимым платьям, ей не хотелось думать о причинах присылки: сестра, несмотря на все обстоятельства и разрыв отношений между ними, не могла упустить шанс сделать из нее живую рекламу Дома моделей Ландель в Венеции. Жюльетт сразу же села писать ответ, в котором горячо благодарила сестру за посылку и обещала постоянно носить эти платья, хотя прекрасно знала, запечатывая конверт, что эта «оливковая ветвь мира» не будет принята, и она вряд ли когда-нибудь получит ответ на свое письмо.
Последние недели перед Рождеством Жюльетт провела, осматривая Дворец дожей и другие величественные достопримечательности Венеции. Тепло одевшись на случай холодного и сырого ветра, она гуляла по тихим переулкам и площадям, потеряв счет множеству маленьких арочных мостов, пересекавших каналы. В нескольких милых церквушках, редко посещаемых туристами, она обнаружила массу живописных сокровищ, испытав при этом не меньшее удовольствие, чем при знакомстве с шедеврами венецианской Академии.
В церкви Скальци, мимо которой люди пробегали второпях, спеша на вокзал или с вокзала и не обращая никакого внимания на храм, Жюльетт обнаружила росписи невероятной духовной силы, сделанные самим Тьеполо. Все сложное подкупольное пространство церкви было расцвечено яркими, поражавшими воображение красками. Целый день сидела она на скамье, запрокинув голову, рассматривая неземную красоту старых фресок. И впоследствии, всякий раз, проходя мимо этой церкви, Жюльетт обязательно заходила и некоторое время сидела на скамье в безмолвной задумчивости. Особенно, когда старые тревоги начинали с новой силой терзать ее сердце.
Марко целые дни проводил в офисе, а возвращаясь, всегда хотел знать, что нового Жюльетт увидела в Венеции. По вечерам они часто ходили на концерты или в театр. В «Ла Феличе», где у них были закуплены отличные места, нужно было плыть на гондоле. Два театра уже переделали в кинематограф, который они тоже посещали время от времени. Затем отправлялись ужинать к «Даниели», ресторан с видом на лагуну, мерцающую огоньками кораблей и яхт, иногда заходили к «Флориану» выпить горячего шоколада со взбитыми сливками. Вечерняя жизнь пьянила Жюльетт, почти унося воспоминания о прошлом.
Супруги друзей Марко жаждали увидеть Жюльетт, поэтому наперебой приглашали на обеды и вечеринки. В результате у нее появилось несколько новых подруг, некоторые из них тоже имели детей.
Накануне Нового года у доньи Сесилии собрался ее «салон». Жюльетт приняла приглашение, хотя Романелли получили множество других, на которые Марко откликнулся бы с большей охотой. Но, как всегда, уступил желанию жены. Она не объяснила, почему предпочитает вечер у синьоры Сесилии, но для себя решила: ей не хочется больше встречать Новый год так, как это было в прошлый раз с Николаем. Она надела один из парижских нарядов, украшенный жемчугом кремовый шелк нежно струился по фигуре, почти восстановившей первоначальные прелестные пропорции.
Марко, уже полностью одетый, ожидал жену в холле. Спустившись по лестнице, она заглянула в ярко освещенный зал. Из ящиков уже были извлечены канделябры из венецианского стекла, портреты предков Марко, изысканно тонкий фарфор и другие безделушки, которыми Жюльетт украсила зал. Все это дополнялось новыми шторами из лучших тканей Фортуни.
– Ты прекрасна! – восхищенно воскликнул Марко, глядя на жену. – Ты никогда раньше не надевала это платье. Думал, что сегодня будет дельфийское.
Он взял у нее бархатную накидку, и Жюльетт с облегчением подумала, что, помогая ей одеться, Марко не видит ее лица: она никогда не знала наверняка, насколько точно он способен угадывать ее чувства по выражению лица.
– У меня есть и другая одежда от Ландель. Дельфийское платье я носила слишком долго и теперь решила сделать перерыв, – Жюльетт пожала плечами, встретившись взглядом с мужем, уверенность и спокойствие вернулись к ней. – Пойдем. Нам не следует опаздывать.
В Палаццо Мартиненго на Большом канале, где жила донья Сесилия, в трех смежных, просторных комнатах собрались люди самых разных национальностей. Стены были увешаны бесценными старинными гобеленами, цвета которых потускнели от времени, но все еще блестели золотыми и серебряным нитями. Фортуни был один, Генриетту никогда сюда не приглашали. Но он пробыл у матери очень недолго, в своем дворце они с Генриеттой устраивали собственный вечер. Перед уходом Фортуни взял Жюльетт под руку и повел по комнатам, рассказывая о происхождении наиболее интересных тканей и о картинах отца, которыми были увешаны стены дома.
Марко знал некоторых из присутствующих. Вместе с Фортуни он представил Жюльетт всем гостям. Кое-кто по роду занятий имел отношение к искусству, другие – к политике, большинство же были просто богатыми иностранцами, их состояние позволяло избрать для проживания любой уголок земного шара, и они выбрали Венецию. Жюльетт вовлекла Марию Луизу в оживленную беседу. Ей удалось тактично перевести разговор с безумно-утомительных тем старой девы, вызывающих у окружающих плохо скрытое раздражение, на более нейтральные и легкие предметы. Эта психологическая проницательность и дипломатичность Жюльетт не ускользнули от внимательного взгляда доньи Сесилии. Та заметила, как в дочери вновь вспыхнула искра женского очарования, привлекавшая поклонников. Позднее их отпугивали ее странность и эксцентричность.
