— Я так понял, что у вас нет детей, — чуть растерянно заметил Виктор, не отрывая взгляда от ее лица. И взгляд у него был какой-то… С таким взглядом не детским врачом работать, а следователем по особо опасным делам.
— Это не мой ребенок. Это наш ребенок. — Юлия вздохнула, помолчала, соображая, надо ли вообще объяснять что-нибудь случайному попутчику, и решила, что не надо. — Катерина проснулась, кажется. Сейчас я им поесть приготовлю… Они, случайно, не вегетарианцы? А то у меня копченая ветчина есть, домашняя. Чаю попросить? Или они кофе будут?
— О господи, зачем все это? — Виктор даже смутился и рассердился за это на себя. — Я хотел сказать — Катька уже большая, она и сама, наверное, что-нибудь приготовит. Юлия, вы так себя ведете… как заботливая мать, честное слово… То есть…
— Угу. Как бабушка, — серьезно подсказала Юлия и отложила вышивку. — Пойду все-таки чай возьму. Вы на стол накроете? Вот в этом пакете — салфетки и посуда. В коробке — остальное. С термосом осторожнее, у него крышка туговата.
И она ушла, на ходу повязывая голову неизвестно откуда взявшейся косынкой. Виктор сидел и смотрел на закрывающуюся дверь до тех пор, пока не встретился взглядом с собственным отражением во вмонтированном в ней зеркале. Минуту он внимательно разглядывал этого странного типа, остриженного почти наголо, загорелого до такой степени, что глаза на темном лице казались почти белыми. И взгляд какой-то дикий — не то как у охотника, который прицелился в зверя, не то как у зверя, в которого прицелился охотник… Вылитый уголовник, вот ты кто. И прическа твоя красноречивая, и загар твой, скорее всего, на лесоповале приобретен, и взгляд твой, конечно, подпадает под какую-нибудь статью Уголовного кодекса. И ничего удивительного, что девушка с тобой так замкнута и насторожена… Держи себя в руках, дипломированный психоневролог. Во-первых, почему тебя так трогает замкнутость и настороженность чужой жены? А во-вторых, она совершенно не замкнута и абсолютно не настороженна. Она держится очень спокойно и естественно, и делает что хочет, и говорит что хочет, а если и не говорит того, что тебе хочется узнать, так это просто потому, что ты ей не интересен. И все, и не будем прятать голову в песок.
Виктор встал, придирчиво осмотрел себя в зеркале с ног до головы и с заметным усилием воли принял решение: если он, такой весь из себя красивый, умный, талантливый и перспективный, ей не нравится — значит, у нее плохой вкус. Он вздохнул, кивнул с сочувственным выражением лица своему отражению и, отвернувшись от зеркала, принялся выставлять на стол из ее коробок и пакетов всякие тарелки-чашки-ложки, как ему и было велено. И поймал себя на мысли о том, что, попроси его о том же самом кто-нибудь другой — Катька, например, или даже мама, — он бы непременно воспротивился. Просто из принципа, не царское это дело. А тут — нате вам, суетится, как последний гарсон. Нет, эта Юлия точно привыкла отдавать команды. Учительница. Кошмар. Ну и хорошо, что она замужем… Стоп, а при чем здесь это?
В коридоре загалдели, засмеялись, заспорили, затем в купе ввалились Катька и Алан — в обнимку и каждый со стаканом чая в свободной руке.
— Твоя соседка — очень! — горячо сказал Алан, размашисто жестикулируя стаканом. — Вандэфул! Когда Кэти меня бросит, Юлия женится со мной.
Виктор открыл рот. С Аланом никогда раньше не случалось припадков восторженности. Он всегда был очень сдержанным человеком. Хорошим, добрым, улыбчивым и даже общительным, но очень, очень сдержанным. Полной противоположностью вздорной и шумной Катерине. Ну и ну…
— И когда я тебя брошу? — угрожающе поинтересовалась Катерина, выхватывая стакан из рук мужа и ловко толкая его на полку.
— Скоро, — пообещал Алан. — Я думал — сегодня.
— Юлия замужем, — вставил Виктор и невольно засмеялся, увидев, с каким мастерством Алан изобразил крайнюю степень отчаяния.
— Во-первых, ничего подобного, — начала Катерина, мгновенно свирепея при виде этого демонстративного отчаяния, но тут же замолчала, поймав взгляд входившей в купе Юлии — тоже с двумя стаканами чая в руках.
— Я подумала, что мы тоже попьем, правда? — Юлия вопросительно глянула на Виктора. — Вы все нашли? Хорошо… Там еще яблоки есть, они мытые.
И сразу опять стало как-то тихо, уютно и душисто, несмотря на болтовню Катерины, басовитый смех Алана и звяканье посуды — Катька и Алан не умели ничего делать бесшумно. Конечно, и Виктор вносил посильный вклад в бестолковый дорожный треп и бессмысленную суету в тесном пространстве купе, тем не менее он всей кожей ощущал волны тишины и покоя, расходящиеся от Юлии. Наверное, это все ощущали. Катька много улыбалась, тихонько напевала что-то и даже ни разу не набросилась на своего благоверного. И Алан, конечно, что-то такое ощущал. Он был весел и остроумен — само обаяние! Он вел себя в высшей степени очаровательно, но не так, как в присутствии солидных клиентов, которых обязательно надо охмурить, а как в присутствии своего любимого отпрыска, которому не надо стараться понравиться и который сам нравится не в силу своих особых дарований и совершенств, а в силу того, что просто нравится и все.
— Джулия! Я обязан рисовать тебя на портрет! — заявил Алан, уписывая за обе щеки домашнюю ветчину и откровенно любуясь Юлией, тихо сидящей у окна, — конечно, опять над своим шитьем.
— Пожалуйста, — спокойно согласилась она, на секунду подняв голову и слегка улыбнувшись Алану. — Я согласна позировать. Только я буду работать, а не просто так сидеть, ладно? Если для портрета моя макушка подойдет — рисуйте.
— Подойдет, — решительно сказал Алан. — Портрет будет большой — ма-куш-ка, руки, ноги, работа — все. Кэти, ты взяла бумагу?
Катерина замерла, не донеся стакан до рта, секунду молча смотрела на мужа, на глазах наливаясь свирепым возмущением, и вдруг с размаху грохнула стакан на стол и, мешая русские и английские слова, почти обрадованно закричала:
— Я?! Это я должна была помнить о твоей бумаге? Почему всегда обо всем должна помнить я?! Почему ты сам о ней не вспомнил?
Она перевела дух, и в возникшей паузе Алан безмятежно заметил:
— Я помнил. Но забыл.
— Как это ты меня не забыл, я удивляюсь, — с новыми силами взвилась Катерина.
Юлия, на секунду оторвавшись от рукоделия и сняв наперсток, сунула пальцы в рот и свистнула. Короткий, пронзительный, совершенно разбойничий свист. Катерина поперхнулась, втянула голову в плечи и стала медленно поворачиваться в сторону Юлии. Алан дернулся, зажмурился, потом приоткрыл один глаз и с подчеркнутым испугом уставился на Юлию. Та немного помолчала, переводя спокойный взгляд с Алана на Катерину, невинно хлопнула ресницами и тихо сказала:
— У меня бумага есть. Такая подойдет?
Она, как фокусник, вынула откуда-то из-за спины альбом для рисования, вырвала из него несколько первых листов и спрятала их под подушку, а альбом положила Катерине на колени. Воткнула палец в наперсток и опять склонилась над вышивкой.
Виктор не выдержал и засмеялся, наблюдая реакцию Катьки и Алана, а потом и они засмеялись, заговорили одновременно о необходимости взять на вооружение новый прием усмирения строптивых, еще о каких-то глупостях, а Юлия сидела совершенно спокойная и серьезная, даже, кажется, печальная, а Виктору нестерпимо захотелось, чтобы она хотя бы улыбнулась.
