Сегодня Вадик, кажется, не был расположен будить её, чтобы выяснить, где лежит то, что ему вот прямо сейчас понадобилось, или куда положить то, что он с себя снял. Вадик все время забывал, что шкафы он сам продал, и очень раздражался, когда Аня вешала его одежду на верёвку, натянутую вдоль стены. Сегодня он сам всё на веревку повесил, шипя и чертыхаясь сквозь зубы. Наконец свалился на свой диван и почти сразу с присвистом захрапел. Повезло.
Утром Аня встала пораньше, сняла своё постельное бельё, свернула и запихнула в пакет с распечатками. Подумала — и запихнула туда же халат. Ничего, донесёт как-нибудь. Без домашней одежды всё-таки неудобно, даже и в чужом доме. Застелила раскладушку покрывалом. Отнесла пакет и коробку в прихожую, поближе к входной двери. Написала записку: «Сырое мясо и сливочное масло — в кв. 42, у Надежды Васильевны в холодильнике. Яйца — в коробке на подоконнике, остальное — на нижней полке подвесного шкафа. Сковорода — в духовке. Если будут вопросы — звони в типографию до 12.00. Потом я пойду на новую работу. Скорее всего — уже не вернусь. Если соберусь зайти за своими вещами — предупрежу заранее. Желаю всего хорошего. А.» Перечитала записку, заметила, что опять много тире. На Вадика тире производили неприятное впечатление. Вадик когда-то серьёзно интересовался пунктуацией. Предполагалось, что по знакам препинания он способен точно определить характер человека, который эти знаки ставит. Анины тире неопровержимо свидетельствовали о её упрямстве и высокомерии. Однажды Аня неосторожно заметила, что знаки препинания свидетельствуют только о грамотности или безграмотности автора текста. Вадик торжествующе закричал: «Споришь! Вот видишь? Это упрямство, я прав! И высокомерие тоже! Потому что обвиняешь других в безграмотности!» Аня сроду никого в безграмотности не обвиняла, она просто ошибки исправляла, а это ведь совсем другое дело. Она тогда даже попыталась объяснить это Вадику. Не понимала еще, что этого делать нельзя. Совсем глупая была.
Ай, ладно. Всё уже кончилось. Кончается. Еще несколько минут — и… И хоть бы Вадик не проснулся до её ухода.
Вадик не проснулся. Повезло. Аня немножко постояла в прихожей, вспоминая, не оставила ли она здесь чего-нибудь нужного. Вспомнила: зубная щетка. И паста. И мыло. На всякий случай, мало ли… Торопливо нырнула в ванную, схватила с полочки щётку и пасту, полезла в шкафчик над зеркалом — мыла не было. Странно. Только вчера вечером она положила сюда новый, еще не распакованный, кусок мыла… А, вот он, уже распакованный, раскисает в луже воды на дне ванны. Вот что Вадик здесь ночью ронял. Ладно, что ж теперь. Она сунула зубную щетку и пасту прямо так, ни во что не заворачивая, в пакет с распечаткой, постельным бельем и халатом, осторожно открыла дверь, вынесла на лестничную площадку всё свое имущество, вставила ключ в замок снаружи, повернула так, чтобы язычок замка спрятался, тихо закрыла дверь и медленно повернула ключ в обратную сторону. Замок даже не щёлкнул. Опять повезло. Она с облегчением перевела дух, спрятала ключи в сумку, повесила сумку через плечо, подхватила пакет и коробку и торопливо побежала вниз по лестнице. Пробежала два этажа, цепляясь коробкой и пакетом за стены и перила лестницы, а потом только сообразила, что за ней никто не гонится. Да если бы Вадик даже и проснулся — всё равно не погнался бы за ней. Разве только для того, чтобы спросить, куда она спрятала его чистые носки и новый галстук. Нет, и в этом случае не погнался бы. Скорее всего — позвонил бы ей в корректорскую, а потом с трубкой возле уха под её диктовку долго шарил бы по ящикам оставшегося не проданным старенького комода, строгим голосом через каждые десять секунд уточняя: «Второй сверху, ты уверена? Справа или слева? Слева? А конкретней?»
Аня вспомнила, как это было — и не один раз — и засмеялась. Не потому, что такие случаи казались ей забавными, а потому, что таких случаев больше не будет. Какое хорошее сегодня утро. И день тоже хорошим будет.
День действительно получался хорошим. И этот гадкий мелованный буклет она успела вычитать, и даже одну районку, потому что дежурная корректорша заболела. И Людочка Владимировна без звука согласилась на Анино надомничество, а когда узнала, что Аня согласна читать подкопирочные рукописи местных классиков, то даже сама вспомнила о запасном компьютере и без всяких просьб с Аниной стороны предложила ей и набор. Только, оказывается, компьютер надо было сначала реанимировать, но Людочка Владимировна сказала, что этот вопрос она решит в течение недели. И еще принесли хорошую работу со стороны. Правда, срочную, зато текст крупный, чёткий, на нормальной бумаге, да ещё и вполне по-русски написан, насколько заметила Аня, проглядев мельком несколько страниц. И объём не такой уж большой, часа за три она это дома спокойно вычитает. То есть не дома, а на новой работе. Ну, все равно, условно — дома, раз уж другого дома у неё теперь нет…
Удивительно, что от этой мысли не было грустно. Ничего весёлого, конечно, тоже не было. Но и грустно не было. Никак не было. Вообще об этом не думалось. Всё время думалось о том, что из своих вещей следует тащить на новую работу прямо сегодня, а что может и в типографии пока полежать. Выходило так, что на новую работу в первую очередь надо тащить старую работу — те две распечатки, которые она принесла из дома, и этот новый срочный заказ. А вещи придётся потом забрать, а то сразу всё — это тяжело, даже если не пешком, а на транспорте.
Она отдала сверку, подписала контрольную читку, уложила в пакет этот хороший заказ со стороны и уже собиралась закрывать корректорскую… И тут позвонил Вадик.
— Ты ещё не ушла? — озабоченно спросил он.
Вадик на подобные вопросы всегда ждал ответа. Она ответила:
— Нет, я ещё не ушла. Но уже собираюсь уходить.
— Это хорошо, — непонятно что именно одобрил Вадик. — А то я тут обыскался… Носки вчера купил, принёс, на место положил, а сейчас никак не найду. Ты не видела?
— Нет.
— Ну, и где мне теперь их искать? — возмутился Вадик. — Мне скоро уже уходить! У меня бизнес! Я что — без носков идти должен?! Где они могут быть?..
— Понятия не имею, — спокойно сказала Аня. И даже с некоторым злорадством. Правда, тут же устыдилась этого злорадства и мирно посоветовала: — Вспомни, куда ты их положил.
— Я что, должен о всякой ерунде помнить? У меня серьёзный бизнес! Я не могу на ерунду отвлекаться!
— Ну, не вспоминай, — Аня вдруг невиданно осмелела. — Я бы, конечно, сама вспомнила, если бы вообще знала, куда ты их положил. Но я не знаю. Так что ничем помочь тебе не могу.
— Не занудствуй, — буркнул Вадик уже почти спокойно. Наверное, вспомнил, куда положил вчера носки. — Ты никогда ничем помочь не можешь… Ты скоро придёшь?
У Ани упало сердце. Он что, забыл, о чём они вчера говорили? Значит, неприятности только начинаются.
— Я пока не знаю, отпустят ли меня в ближайшие дни на новой работе, — сказала она осторожно. — Даже в типографии я уже сидеть не смогу. Все-таки человек в инвалидной коляске, от него не отойдёшь… Так что ты совершенно правильно решил насчет того, что мне надо из твоей квартиры выписаться. Действительно — зачем платить лишнее? Пятьдесят процентов! Это серьёзный расход.
