Николай и правда ушел, пообещав принести из того же ночного магазина бутылку минералки, а она осталась стоять на том же месте, почему-то брезгливо держа пирожок двумя пальцами, вяло думая, что надо бы его куда-нибудь выбросить — например, за окно, птицам, — но до окна было далеко, метров пять, а она никак не могла отойти от двери. Когда-нибудь эта дверь откроется, должна открыться — она так долго ждет…
Она так долго ждала, а дверь открылась неожиданно. Ни шума, ни шороха за ней, легкий щелчок — и, чуть не налетев на окаменевшую Тамару, из двери быстро и бесшумно шагнул человек в зеленом комбинезоне, зеленых бахилах и зеленой шапочке. Еще щелчок — и дверь опять закрылась за ним. Тамара с ужасом уставилась на мятую пачку сигарет, которую зеленый человек вертел в очень белых пальцах. Это был он, врач из ее снов, тот самый, который говорил ей что-то, чего она не хотела слушать.
— Вы кто? — с недовольством заговорил врач из ее снов. — Вы что здесь делаете? Здесь посторонним находиться нельзя.
— Я к дочери, — с трудом сказала Тамара, не отрывая взгляда от мятой сигаретной пачки. — У меня там дочка… Мне бы только посмотреть на нее, один разочек… Она не дышит…
— А, ну да. — Врач шагнул от двери, и Тамара потянулась за ним, как булавка за магнитом. — Почему не дышит? Кто вам такую глупость сказал? Если человек не дышит — он умирает. Ваша дочь жива, стало быть, она дышит. Просто ей немножко аппарат помогает. Сейчас вам к ней нельзя. Вот когда аппарат отключим, переведем в палату — тогда и сможете навестить.
Зеленый врач из ее снов вышел на лестничную площадку, приоткрыл окно и стал вылавливать сигарету из мятой пачки. Тамара внимательно проследила путь сигареты от пачки до его рта, решилась и подняла взгляд чуть выше, до его глаз. Глаза у него были напряженными.
— Когда? — настойчиво спросила она, заглядывая в эти напряженные глаза.
Он тут же спрятал глаза, занавесил их ресницами, сосредоточенно щелкая зажигалкой и старательно прикуривая. Затянулся, медленно выдохнул дым и, глядя куда-то в окно, подчеркнуто небрежно сказал:
— Я думаю, часа через полтора аппарат мы отключим. Ну, через два. Потом понаблюдаем какое-то время. Так положено, так всегда делается. Если все будет в порядке — тогда переведем в палату.
— А может не быть?
— Что? — Врач быстро взглянул на нее и снова уставился в окно. — Нет, не может… В смысле — все обязательно будет в порядке. В принципе, ситуация довольно обычная.
И опять было долгое одинокое стояние у закрытой двери, Николай то появлялся, то исчезал куда-то, потом опять появлялся, но это ничего не меняло в ее одиночестве, она даже не всегда замечала, что он топчется рядом, говорит что-то, сует ей в руки то булку какую-то, то пластиковый стакан — иногда очень горячий, иногда очень холодный. Потом дверь со знакомым щелчком выпустила еще одного врача во всем зеленом — не того, не первого, а совсем другого, — и другой зеленый врач сказал ей то же самое: ситуация обычная, волноваться не о чем, аппарат отключат, наверное, часика через полтора-два… Потом оказалось, что давно уже наступил день, пришла Наташка, по-чти силой отволокла мать в туалет, заставила умыться, сама вытирала ей руки и лицо чужим вафельным полотенцем, приговаривая одновременно сердитым, жалобным и беспомощным голосом, что так нельзя, что надо же хоть чуточку отдохнуть, что надо хоть что-нибудь проглотить, что если мать заболеет — Анька им с отцом такой геноцид устроит…
— Ты почему не в школе? — спросила Тамара и тут же забыла о Наташке, потому что надо было побыстрее добраться до той закрытой двери, дождаться, когда та проклятая дверь в очередной раз с тихим щелчком выпустит кого-нибудь во всем зеленом, и этот кто-то скажет, наконец, что Анна дышит сама, что она проснулась, что ее можно увидеть…
Прошло еще много времени, а может быть, не очень много, потому что все еще был день — больница шевелилась, приглушенно галдела на разные голоса и наполнялась кухонными запахами — наверное, обед готовили. Закрытая дверь за это время еще три раза щелкала замком, выпуская по одному человеку, но все они были не те, никто из них ничего про Анну не знал, двое вообще были не из медперсонала, просто доставляли в реанимацию какую-то аппаратуру, а медсестра, которая вышла последней, была из другого отделения, сюда ее послали не то за-брать, не то отдать какие-то бумаги… Тамара уже ничего не понимала, в своем полубессознательном состоянии она просто не слышала ничего, что не касалось Анны.
Медсестра из чужого отделения внимательно пригляделась к ней, минутку раздумывая, хмурясь и поджимая губы, и сказала:
— Ждите здесь, я сейчас.
Дверь опять тихо щелкнула, пропуская ее внутрь, — как она открывается? Наверное, своих узнает. А Тамара осталась ждать — ну конечно, она будет ждать здесь, где же ей еще ждать…
Потом вышел еще один зеленый врач, на этот раз — очень пожилой, стал сердито отчитывать Тамару за то, что она стоит здесь и только мешает работать… Она пристально смотрела на его сердитые губы, совершенно не понимая, о чем он говорит, согласно кивала, дождалась, когда он замолчал, и сказала как можно более убедительно:
— Мне бы только взглянуть на Аню. Один раз. Понимаете? Она моя дочь.
— Да я понимаю, — помолчав, ответил врач так же сердито. — Я все понимаю. Но сейчас нельзя. Вы тоже должны понять.
Он взял ее за руку, повел к жесткому дивану на лестничной площадке, усадил ее, сел рядом, так и не выпуская ее руки, а за другую руку тут же уцепился Николай. Откуда он тут взялся? Он же, кажется, уходил…
Врач стал говорить про Анну, слова были все больше медицинские, слов было много, они запутывали смысл сказанного, хоронили его под собой. Тамара напряженно вслушивалась и наконец поняла: аппарат не могут отключить. Уже пробовали, но Анна сама не дышит. Но волноваться не надо, так бывает, в принципе, ситуация довольно рядовая… И так далее.
— Как же так? — с отчаянием воскликнула Тамара, пытаясь отобрать свои руки: одну — у врача, другую — у мужа. — Почему? Ведь говорили: часа через полтора… А она не дышит!
— Она дышит, — громко и раздельно сказал врач, не выпуская ее руки. В другую руку крепче впился Николай. — Она дышит. Состояние стабильное, никаких причин для тревоги… Вот черт…
Что было потом, она не очень запомнила. Кажется, она вырывалась, а врач и муж держали ее с двух сторон за руки, а потом появилась медсестра — та самая, из другого отделения, — и заставила ее выпить какую-то вонючую гадость, а потом все исчезли и появилась Наташка, она сидела рядом, крепко обнимала мать двумя руками и тихо хлюпала носом.
— Ты почему не в школе? — тускло спросила Тамара, слыша свой голос будто со стороны и не узнавая его.
— Ма, тебе поспать надо, — сказала Наташка и вытерла лицо о ее плечо.
— Я посплю, — пообещала Тамара, глядя в окно, за которым был день. Неужели все тот же день? — Я посплю. Потом. Который час?
— Два. — Наташка выпустила ее и потерла глаза руками. — Яблоко хочешь?
