Я знаю, кто и почему на вас «наехал».
Хочешь знать, как было с твоим сыном и как должно было быть? Его мы должны были увезти в один лесной домик (куда я должен был теперь привезти и тебя и где я буду все-таки ждать тебя до 5 января). Выкуп за него назначался такой: твой нынешний муж должен был вернуть Царькову «Объектив», предварительно покаявшись на его страницах, что все статьи о нем были ложью, и уехать из нашего города.
Когда твой сын заснул, я пристрелил тетку и отнес мальчика к вашей квартире. Я спас его! И твою газету сохранил - для тебя, моя любимая!
Тетка давно уже имеет темные дела с компанией Царькова. Она меня в них не посвящала, использовала меня как ей было удобно. Но я очень хорошо разбираюсь в электронике! Я практически все о них знаю, и, если ты захочешь им отомстить, отдам тебе все записи. Они у меня будут с собой.
И все теткины денежки - а их у нее много! - у меня тоже с собой. Мы с тобой не будем бедствовать, наоборот, заживем в Греции богато.
Милая моя, любимая моя Светочка! Я никогда не стану звать тебя тем именем, которым зовет твой нынешний муж… Ты для меня - Свет мой, мое спасение, мой ангел-хранитель!!! Ты моя Богиня! Ты для меня - всё!!!»
Лана бросила на стол недочитанное письмо. Ее всю трясло.
- Тебе что, змею прислали? - засмеялась Татьяна, но тут же оборвала смех. - Что случилось?!
- Ничего, ничего, Тань, - пробормотала Лана, трясущимися руками собирая рассыпавшиеся листки, подхватила диск и кинулась в кабинет к Олегу.
- У него кто-то из мэрии, нельзя! - крикнула Ниночка. Лана отдернула руку от дверной ручки. Постояла несколько мгновений в раздумье, потом вышла в коридор и достала мобильник.
Трубку долго не брали. Лана уже хотела сбросить вызов, но тут наконец гудки оборвались и хриплый голос произнес:
- Слушаю!
- Эдуард Петрович, это вы?
- Ну, я, а кто еще может быть? Вы же мне звоните по личному мобильному! - ответил капитан Васильев раздраженно. - Кому я понадобился?
Лана даже обиделась.
- Камневой понадобились…
- Светочка! - сразу изменил тон Васильев. - Извините, я тут в раздрае пребываю, вот и срываю злость на трубе. Что там у вас приключилось?
- Мне здесь Сергей письмо оставил. И в нем кое-какие сведения…
- Уже еду! - Он отключился, но тут же перезвонил сам: - Старый дурак, даже не спросил, куда ехать-то?
- В редакцию… У нас сейчас планерка будет, так вы не стесняйтесь, вызывайте меня!
- Понял.
* * *
Борис Викторович грустно осмотрел собравшихся на планерку. Место на кожаном диване, где всегда сидел Саша Матросов, шепотом балагуря с молоденькой верстальщицей Оленькой, никто не занял. Четверо из пяти постоянных «диванных сидельцев» сели так, что диван казался малозаселенным. Стул, который к дивану придвигал Сергей, оставался на своем постоянном месте. Вот такие в их редакции дела нерадостные…
Олег между тем начал планерку.
- До Нового года мы уже не выходим в полном объеме, будет только поздравительный четырехполосник. А потом вопреки обычаю мы уходим на каникулы. Следующий выпуск «Объектива» состоится семнадцатого января, одиннадцатого все приходят на работу. Борис Викторович показал мне все, что вы сделали в праздничный номер, материала хватает. Материал хороший. Оленька, остальное делаешь ты. А мы с вами займемся тем, что накроем праздничный стол. Под занавес уходящего года случилось много плохого, надо подсластить пилюлю. Все на сегодня! Давайте, совещайтесь, кто что будет делать, а в четырнадцать часов назначаю общий сбор в Большой корреспондентской.
* * *
Отправить редакцию на каникулы Олег решил не по доброте душевной, а потому, что понял: и ему, и газете нужна пауза.
События последних месяцев, казалось ему, похожи на то, как если бы в чистую, отстоявшуюся воду спокойно текущей реки обрушился вдруг большой кусок глинистого берега. Эта глыба и сама по себе замутила воду. Но и подняла со дна осевший там мелкий мусор. Смутное чувство зародилось в нем: ему было от чего-то неловко. Он словно провинился перед кем-то и в чем-то… Но вот в чем?
Что-то изменилось в нем, его перестало удовлетворять то, что он делал эти четыре года. Он то ли вырос из исполняемой роли, как его сыновья вырастали из своих одежек, то ли одежка эта с самого начала была с чужого плеча.
И Ланка вчера ему вдруг сказала, что квартира стала казаться ей какой-то враждебной, а город - чужим.
Да, он издает хорошую газету. И читатели «Объектив» полюбили, и сотрудники работают с удовольствием. Но… надо быть уж совсем тупым непрофессионалом, чтобы в таких тепличных условиях не сделать того, что сделал он!
Что ж, можно сказать, уникальный эксперимент на тему «может ли пресса быть честной» удался. Может. Если соблюсти два условия, несовместимых в реальной жизни: дать прессе свободу и деньги одновременно.
Но время эксперимента, судя по всему, подошло к концу.
Еще два месяца назад он был убежден, что делает хорошее дело.
Сегодня он понял, что просто… играл с игрушкой, подаренной добрым дядей.
Как это называется у юристов? Добросовестно заблуждался.
Но Царькову он «Объектив» ни за что не отдаст.
* * *
Вся планерка заняла не больше четверти часа, и когда журналисты, как всегда, весело переговариваясь, выходили из кабинета, в приемную как раз торопливо вошел Васильев. Лана бросилась к нему, подхватила под руку.
- Пошли скорее, пока Олег не видел, - шепнула она.
Капитан удивился, но молча последовал за ней.
Лана увела его на верхнюю, «нежилую», площадку дома, вытащила из кармана пиджачка письмо.
- Вот. Только… там всякие признания, вы на них внимания не…
- Да не волнуйся ты, меня лирика не интересует! - успокоил ее Васильев, впиваясь глазами в текст.
Прочитав письмо, он сложил его и сунул в карман куртки.
- Ну что? - взволнованно спросила Лана.
- Что - что? Ты разве не читала?
- Я не все… Только начало.
- Так почитай дальше, - он вынул письмо из кармана, протянул ей.
- А это… обязательно?
- Тебе письмо - тебе и решать, обязательно или нет, - брюзгливо ответил капитан.
- Вы почему так со мной разговариваете? - удивилась Лана.
- А почему ты это мужу не показала? - вопросом на вопрос сердито ответил он.
Лана аж задохнулась и несколько мгновений не могла слова сказать.
- Да вы же сами… сами все от него скрываете! Откуда я знаю, почему?
Капитан снова засунул письмо в карман.
