Бесконечные вариации сказки про Золушку.
Сейчас ее смело можно отправлять на любую светскую тусовку — она не будет выделяться из толпы. Зря она согласилась стричься.
— Ну? — не дождавшись Наташиной реакции, нетерпеливо спросила Ольга Викторовна.
Наташа молчала.
— Вам не нравится? — растерялась мастер.
— Почему? Вы отлично все сделали. Спасибо.
Ольга Викторовна сделала вид, что не заметила Наташиного настроения.
— Ладно, Наташенька, сейчас еще макияж — и мы свободны!
«Пусть мажут», — обреченно подумала Наташа. Дома она все равно сразу все смоет.
Визажист усадил ее в кресло и долго, вдумчиво разглядывал ее лицо.
— Вы не будете против, если я не стану накладывать тон? У вас просто великолепная кожа, жаль скрывать ее.
Наташа радостно кивнула.
Процесс макияжа был не менее приятным, чем стрижка. А результат — менее заметным. Наташа обрадовалась:
— Вот спасибо! И как вы это сделали? Я никакой косметики даже не вижу. Ну разве тушь на ресницах, и то присмотреться надо.
— Все-таки заметна? — огорчился визажист. — Значит, не очень-то хорошо сделал.
— Нет, что вы! Отлично просто. Я себя после стрижки не узнала, а сейчас узнаю. Только так я гораздо красивее.
Из другого конца зала подошла свекровь, с пристрастием вгляделась в Наташино лицо.
— Губы поярче надо было сделать. А в общем неплохо. Тон тебе отличный подобрали — прямо фарфоровая.
— Простите, тоном не пользовался, — вежливо вмешался визажист. — Здесь тот случай, когда природа сама все сделала.
— Видишь, Наташа, что значит сауна, — поучительно сказала Ольга Викторовна уже в машине. — Девочка моя, ты можешь без сна и отдыха наводить в доме чистоту и готовить изысканные блюда, но если сама при этом даже в зеркало с утра не глянешь — твои труды, поверь, никто не оценит. Высший пилотаж — когда в доме все в ажуре, а ты встречаешь мужа в таком виде, словно на бал весь день собиралась, а в доме фея за тебя поработала. Поняла?
— Не знаю. Наверное, не очень, — откровенно призналась Наташа.
Свекровь искоса глянула на нее.
— Вам нужно взять прислугу.
Наташа запаниковала. Салон красоты, прислуга… Что дальше? Ей и так кажется, что она попала в чью-то чужую жизнь. Или нет, не в чужую жизнь — в чужую кожу. Ее за другую приняли — вот, так будет верно.
И она, хоть и робко, все же выразила протест:
— Ольга Викторовна, я к такому не привыкла. Меня будет это очень… напрягать. Я справлюсь и без прислуги.
— Девочка моя, ты должна осознать себя в новом статусе! Врасти в него. Тебе ведь воспитывать Кирилла!
Стоп. Это свекровь о чем? Наташа что, не дотягивает до образа человека, достойного воспитывать ее внука?
А Ольга Викторовна вдохновенно продолжала:
— Ты же понимаешь, что отец передаст со временем фирму Артуру. У меня, кстати, тоже есть свой бизнес. Это я к тому, что мы уже настолько богаты, чтобы вращаться в самых высших кругах. А когда Кирчонок подрастет? Сама понимаешь, как много он должен уметь и знать. Пока он жил с нами, я его многому учила: как держаться, как вести себя за столом… ну, и так далее. Сильно нагружать я его боялась, сама знаешь, слабенький он. Но тем не менее! И ты должна теперь включиться в процесс воспитания на заданном уровне.
В таком случае нужно нанять не прислугу, а гувернера. Из какого-нибудь родовитого английского семейства. Там, может быть, еще помнят правила придворного этикета… Но вслух эту мысль Наташа не высказала.
Побоялась? Кажется, побоялась.
И еще, кажется, она при свекрови теперь будет бояться даже за стол сесть. У нее не было в детстве гувернантки. И мама великосветским манерам не обучала.
Ольга Викторовна припарковала машину на стоянке у их дома и, повернувшись к Наташе, внушительно сказала:
— К тому же тебе тоже предстоит посещать с Артуром приемы, вечера… Вы ведь были с Артуром в моем ресторане? И ты была там в том ужасе, в котором к нам приезжала. Так что следить за собой и уметь себя вести — не прихоть, девочка моя.
Поднимаясь в лифте, Наташа про себя сочиняла достойные ответы на заявления свекрови. А потом подумала: что, если свекровь права? Мир вокруг меняется. И если уж она попала в эту среду, так придется как-то приспосабливаться.
И о работе пора думать. А в жизни как? По одежке встречают.
* * *
— Артур, а почему Кирюшка не ходит в детский сад? Мне же надо работу искать. С кем его оставлять будем? И вообще — ему, скорее всего, скучно с одними взрослыми.
Артур медленно повернул голову и уставился на Наташу так, словно услышал самую глупую глупость на свете.
— Тебе это надо объяснять?!
Наташа смутилась.
— Нет, я понимаю, что у нас садики не очень… Но ведь есть и платные. Мне ведь работу искать пора.
Артур оторвался от экрана монитора, встал, прошелся по спальне, остановился перед зеркалом. И, глядя на Наташу из зеркала, сказал:
— Зачем тебе работать?
— Как это — зачем? Я училась, получила диплом. И вообще, человек должен работать.
— Наталья, ты глупышка, ей-богу! — засмеялся Артур и снова сел за компьютер. Словно все уже выяснено и разговор окончен.
Наташа считала, что разговор еще и не начинался.
— Артур, я уже звонила сегодня в «Леонардо», знаешь, это очень хороший лицей… Я там практику проходила. И мне назначили собеседование.
Артур посидел, молча глядя в монитор, вздохнул и развернулся к ней лицом.
— И кем ты собираешься там работать?
— Учителем литературы и русского языка, конечно.
— Кем? Учителем? — Он рассмеялся.
— Что тут смешного? — обиделась Наташа.
Он оборвал смех и резко сказал:
— У тебя есть кого учить и воспитывать дома!
— Артур…
— В детский сад мы Кирку отдавать не будем! Ему и так еще школа предстоит.
— Артур, я тебя не понимаю.
Он вздохнул со стоном. Так вздыхают, когда думают о собеседнике, что он редкий тупица.
— Кирка. Нервный. Ребенок! — раздельно сказал он. — Впечатлительный. Его надо бы поберечь, ты не находишь?
— Разве можно уберечь… от жизни? Артур, это неверный подход. Его, наоборот, закалять надо!
Лицо Артура стало злым.
— Я сам решаю, как воспитывать своего сына. Твое дело его накормить и проследить, чтобы его… не дергали! Чтобы спокойно все было!
Наташа сжалась. Мужчины в гневе пугали ее с самого детства. С тех пор, как увидела соседа дядю Петю с топором. Он за женой гонялся. И она с этим страхом ничего не могла сделать. У нее леденели руки и замирало сердце.
