Отличная фраза — все будет хорошо. Такая обтекаемая, ни о чем не говорящая конкретно, и все же очень утешительная. И, главное, позволяет не солгать. Все будет хорошо. Что — все? Когда будет? Все! Когда-нибудь…
— Наташа, так нельзя… Надо все обговорить, — осторожно сказала Ольга Викторовна.
— Что нам с вами обговаривать, Ольга Викторовна?
Ого, у нее, оказывается, тоже есть ледяной голос Кая…
— Я позвонила Артуру, он уже едет. Дождись его. Пожалуйста!
Сейчас Ольге Викторовне вполне можно было дать ее годы… Или даже больше.
Наташа опять наклонилась к Кириллу:
— Мне пора, Кирюшка. Мне пора. Не скучай обо мне. Всего тебе хорошего.
И, вырвав свою руку из его, отчаянно цепляющейся, кинулась к машине.
— Езжайте, скорее!
Водитель испуганно глянул на нее и рванул с места. Наташа не вытерпела — оглянулась. Кирилл вырывался из рук охранника и отчаянно кричал. Сердце Наташи сжалось. Ей показалось, что он кричит «мама»…
Трубка ее разрывалась от звонков, по дисплею плыли то слово «Артур», то инициалы «ОВ». Она не отвечала.
Уже выйдя из такси и отдав водителю почти все деньги, которые оставались в сумочке, она набрала номер Ленки. Давно она не звонила ей. С тех пор, как познакомилась с Сашей. Она помнила, что Ленка говорила о ком-то из редакции, кто «положил на нее глаз», а потом она всегда говорила о Матросове с восторгом и хвасталась, что они напарники. Теперь Наташе вспоминать это было очень неприятно.
Ленка отозвалась не сразу:
— Натах, ты, что ли? Я уж думала, ты меня позабыла — позабросила…
— Лен, у меня большие проблемы, — без предисловий сказала Наташа. — Мне негде ночевать. И денег только на одну поездку в маршрутке.
Ленка помолчала. Наверное, сильно удивилась. Наконец решительно сказала:
— Ясно. Нет, ничего не ясно, но это не важно. Знаешь, где редакция?
— Лен, это далеко? А то у меня вещи тяжелые…
— Ладно, я тогда сейчас отпрошусь у Олега. Куда мне подъехать?
Наташа огляделась.
— Я буду ждать тебя в парке, на первой лавочке от центрального входа.
— Жди.
Пока Ленка ехала, пошел уже настоящий дождь. Наташа пошарила в своих пакетах, зонтика не нашла. Она накинула на голову капюшон плаща, но это мало помогло.
Когда Ленка увидела съежившуюся от холода мокрую фигурку подружки и два больших пакета на лавке, она задушила свое любопытство, молча сгребла пакеты в обе руки и мотнула головой: идем.
На остановке тормознула случайную машину, усадила Наташу на заднее сиденье, загрузила туда же ее пакеты, сама села рядом с водителем и что-то тихо ему сказала. А потом молчала до самого дома.
В квартире она все так же молча протянула Наташе халат и полотенце и открыла краны в ванной.
Наташа так же молча повесила плащ, разулась и пошла греться в горячей воде.
И только усадив согревшуюся подругу за стол и подсунув ей чашку горячего кофе с щедрой порцией сгущенки, Ленка строго приказала:
— Рассказывай. Обещала.
Но Наташа вместо рассказа разревелась.
Ленка не утешала. Она курила и ждала, когда беды хоть частично выльются слезами из Наташиного организма.
И так понятно, что Наташа ушла от мужа. А подробности после слез.
Выслушав Наташин короткий и сухой пересказ того, что произошло, Ленка долго кипела:
— На твоем месте я бы эту бабу выслушала до конца! И в суд на муженька и свекруху подала! И денег бы с них срубила! Не от жадности, а потому, что для них, богатеньких, это самое болезненное наказание!.. Непонятно только, как эта актрисулька отмазываться собиралась. Она же соучастница! Вот гады, а? Вот сволота! И ты еще страдаешь, что пацана бросила! Да наплевать на него! Ты о нем знать не знала, его тебе всучили…
— Не надо, Лен. Он-то ни в чем не виноват. И возраст такой, что он себя во всем обвинит…
— Наташ, ну как тебе объяснить, чтобы до тебя дошло? Разве ты когда-нибудь сможешь их простить?
— Нет.
— Ну вот! Они сами все сделали, чтобы ты ушла…
— Думаешь, я этого не понимаю? Я даже то понимаю, что Кирилл переживет все это как-нибудь. И все равно по отношению к нему я чувствую себя предательницей. Знаешь, как мне сейчас?
— Ничего, со временем разберешься с этим своим чувством… Сейчас тебе о другом думать надо. Работу надо искать. У нас, кстати, есть место корректора.
— Не знаю… Я в школу хотела.
— Учебный год уже идет, наверное, везде все укомплектовано.
— Поищу. Если нет — значит, пойду по библиотекам. Если нигде ничего нет — что ж, пойду корректором.
* * *
Следующие несколько дней прошли в телефонных обзвонах школ, колледжей, лицеев, гимназий… И Наташа поняла, что дело устройства на работу далеко не безнадежно. У нее не просто были шансы — у нее был выбор! Тогда, осмелев, она позвонила в «Леонардо» — самое интересное, на ее взгляд, учебное заведение города. И ее пригласили к директрисе на переговоры! Ее там помнили по практике.
Напевая веселую песенку, она достала все свои одежки и стала думать, как оденется. В дверь позвонили. Веселая, как птичка, она открыла, даже не спросив, кто там. А за дверью стоял Артур.
У Наташи противно заныло под ложечкой.
— Как ты меня нашел? — зачем-то спросила она.
— Через сыскное бюро. Я могу пройти?
Наташа пожала плечами и отступила в прихожую. Артур вошел, снял светлую куртку, туфли. Не спрашивая разрешения, надел Ленкины шлепанцы, прошел в комнату и сразу заговорил:
— Наташа, Кирке очень плохо, он болеет, он страдает! В больницу даже хотели класть. Плачет, температурит… Ну, ты в курсе… Наташа, почему ты вдруг ушла?
— Ты знаешь, почему.
— Ничего я не знаю…
— Не притворяйся. Я ушла, потому что совершенно точно узнала, что травили меня вы — ты и твоя мать.
— Гнусная ложь! Поклеп! Кто тебе наплел это?
— Тамара Рязанова. Знаешь такую?
— Нет!
— Нанятая вами актриса сыграла на рынке роль травницы, якобы ошибочно продавшей не тот сбор. Яснее ясного.
— Кто тебе наплел такую… такой…
— Тамара Рязанова, — устало повторила Наташа.
— Да она!.. Она же мамина врагиня номер один! Мама у нее в свое время все хорошие роли отбила! Вот она и мстит!
— Артур, не надо, а? Хватит уже. Чего ты теперь-то врешь?
Он бросился на диван и обхватил голову руками. А потом вдруг стек на пол, на коленях пополз к Наташе. Схватил ее руку, начал ее целовать, забормотал: «Прости, прости, это только ради Кирки». Наташе, вспомнилась знаменитая реплика Фаины Раневской: «И это ничтожество я любила». Ей стало смешно и противно.
