Любочка закрыла глаза и тут же уснула. Наталья еще несколько минут лежала, ожидая, не проснется ли она опять. Нет, похоже, скоро не проснется. В последние дни Любочка стала заметно спокойнее, уже не пряталась без конца в темных углах да в лопухах, не плакала во сне и не прятала куски хлеба под подушкой — про запас, вдруг завтра есть будет совсем нечего. И сны ей снятся спокойные, про Бэтээра и про кошку. И уже не вскакивает она в пять утра в страхе. Хотя проблемой охраны, похоже, все-таки до сих пор озабочена. В том числе — проблемой охраны и Бэтээра. Подумать только, что ребенок заявляет: в одном доме надо жить! Это Бэтээр ее подучил, или устами младенца глаголет истина?
Наталья задремала, успокоено поняв, что Любочка теперь часов до семи не проснется, зачем ей просыпаться, когда снятся такие хорошие сны…Наталье тоже какой-то сон снился. Надо бы досмотреть, все-таки интересно, сколько сантиметров в той розовой пластмассовой линейке. Неужели двадцать пять? Тогда лучше не досматривать тот сон, лучше пусть приснится что-нибудь другое.
Вот и накаркала. Ей приснилось другое, совсем другое…Кошмар. В смысле — ужас какой-то. В смысле — нельзя таких снов смотреть. Лучше бы ей приснилась розовая пластмассовая линейка, в которой все тридцать сантиметров. Да хоть даже и тридцать пять! Она и так знает, что на топ-модель не похожа даже с расстояния в пять километров. Ну и что? При ее росте пятидесятый размер — это не повод для переживаний. К тому же, проснувшись, она могла бы найти ту линейку в столе у Веры-Нади — она даже помнит, где эта линейка лежит, — и убедиться, что в ней всего двадцать сантиметров. Но ей приснилось совсем другое! Если снами командует подсознание, то что же такое в ее подсознании творится? От своего подсознания она никак не ожидала такого… такой… порнографии, да. Вот так это называется. Кошмар. Ужас.
Наталья открыла глаза и осторожно глянула на Любочкину кроватку. Похоже, Любочка давно уже встала — ее кроватка аккуратно застелена, обычно так заправляют покрывало под все углы Вера-Надя после того, как все просыпаются, умываются, одеваются и собираются завтракать. Это до скольких же она сегодня спала? Мама дорогая, восьмой час! Со стыда сгореть! И ведь никто не разбудил! В доме тишина, за домом тишина…Нет, за домом кой-какие звуки присутствуют, но какие-то невнятные, совершенно не похожие на обычный утренний шум и гам детей, грохот посуды, стук ножа, треск масла на сковородке, свист закипающего чайника и всего остального. Что случилось-то? Куда все подевались? Вообще-то сейчас бояться уже нечего, наверное…А все равно как-то тревожно.
Наталья встала, не одеваясь, торопливо прошлепала к окну, выглянула в форточку, на всякий случай прикрываясь занавеской. Вот они все, никуда не делись. Ходят на цыпочках вокруг уже почти накрытого к завтраку стола, бесшумно плавают, как рыбы в аквариуме, беззвучно разевают рты, объясняясь исключительно при помощи мимики, таскают в плавниках всякие чашки-ложки, сахарницы-масленки…Полина уронила брату на ногу разделочную доску, тот вытаращил глаза, поджал ногу, беззвучно, но очень понятно проартикулировал: «Пулька, я тебя выпорю», — и свирепо грозит сестре кулаком. Опуская ногу, наступил на что-то хрусткое…
а, яичная скорлупа!.. — замер, испуганно косясь на дом и на Полину попеременно, — и теперь уже Полина беззвучно и тоже очень понятно артикулирует: «Тише ты! Разбудишь!» Вера-Надя одновременно наклонились за упавшим полотенцем, столкнулись лбами, выпрямились, обе держа полотенце, одновременно потянули его каждая в свою сторону, одновременно выпустили, полотенце опять упало, они опять наклонились за ним — и опять столкнулись лбами. Выпрямились, так и не подняв полотенце, и беззвучно захохотали, глядя друг на друга. И Любочка, сидящая на шее Бэтээра, беззвучно захохотала, зажимая рот обеими ладошками. И Наталья засмеялась. Действительно, цирк. Что это они тут за пантомиму показывают?
Бэтээр быстро оглянулся, засиял, как красно солнышко, и громко пропел придурковатым голосом:
— Доброе у-у-утро, тетя Наташа! Как спалось? Что во сне снилось?
Как ни в чем не бывало! Ни стыда, ни совести у человека! И это после того, что она видела во сне! Детей бы постеснялся!
Наталья шарахнулась от окна, больно ударилась бедром о спинку кровати — и пришла в себя. Что это она, в самом-то деле? При чем тут ее сон? Он-то ее сна не видел, так что почему бы ему и не вести себя, как ни в чем не бывало? Нет, все равно ни стыда, ни совести…Наяву вчера в розовых кустах он тоже вел себя не намного лучше, чем во сне. А утром — как ни в чем не бывало!
Прислушиваясь к внезапно возникшему шуму, звону и многоголосому хохоту за окном, она взялась было за нарядное летнее платьице, но тут же передумала и торопливо влезла в свой заслуженный полосатый халат. С какой стати наряжаться с утра пораньше? Еще чего! Много чести…Она не собирается производить впечатление на…Ни на кого она не собирается производить впечатление. Разве только на юристов, которых привезет сегодня мама Анны. Вот перед их приходом и переоденется.
В комнату заглянула Надя, весело затараторила:
— Тетя Наташа, это дядя Тимур сказал, чтобы мы вас не будили. Дядя Тимур сказал, что вчера он вас допоздна задержал, так что сегодня вы пусть как следует выспитесь. Вы выспались тетя Наташа? Пойдемте завтракать, мы уже все сами приготовили, а дядя Тимур колбасу на прутиках зажарил, на костре. Мы сами хотели, но дядя Тимур сказал, что это не женское дело. Представляете? Вот смешной!
— Ага, — проворчала Наталья, безуспешно пытаясь хоть сколько-нибудь пригладить щеткой растрепанную копну волос. — Не женское дело, как же… Такая сложная работа! А женское дело — это картошку чистить и посуду мыть, правильно?
— А вот и нет! — еще веселее затараторила Надя. — Это тоже не женское дело! Дядя Тимур сказал, что женское дело — это поливать колбасу кетчупом, есть и хвалить того, кто ее пожарил! А посуду мыть — это тяжелая мужская работа! И ответственная! Потому что женщины обязательно что-нибудь уронят и разобьют! Вот смешной, да?
— Смешной, — сухо согласилась Наталья, плюнув на глупую затею причесаться с утра пораньше и повязывая голову белой косынкой. — Очень смешной, да…Правда, я его шутки не всегда понимаю…
Вера сунула нос со двора в форточку, нетерпеливо закричала:
— Ну, где вы все там? Дядя Тимур говорит, что колбасный шашлык вкусный, пока горячий!
Веру от окна отодвинула Полина, тоже сунула свой курносый нос в форточку, важно сказала:
— Не обращайте внимание, тетя Наташа. Собирайтесь спокойно. Сколько надо, столько и подождем.
— Иди, Надя, я сейчас, — хмуро буркнула Наталья. — Мне еще умыться надо и вообще…
Вообще-то ей надо было в туалет, а идти туда — мимо стола за домом, мимо всей честной компании с дядей Тимуром во главе. Или обходить дом с другой стороны, продираясь сквозь заросли сирени и гигантскую крапиву, которую давно пора вырубить, да все руки не доходили. Дядя Тимур, дядя Тимур! Одни неприятности от этого дяди Тимура… Это же не крапива, это же клубок ядовитых змей! Она предусмотрительно надела бабушкину кофту с длинными рукавами, но на обратном пути змейская крапива ее все равно пару раз достала. Ноги — ладно, а вот что на щеке россыпь волдырей — это обидно, это все сразу заметят.
