— Слушай, познакомь, а? Она как вообще?
— Да как все. Две руки, две ноги, а посредине — дырка.
— Гы, — неуверенно сказал парень.
— Ну что, завелся? — Генка насмешливо пощелкал языком и небрежно предложил: — Пойдем, еще по пивку возьмем? Или подождем, когда она опять мимо побежит? Познакомлю.
— А она побежит? Точно? Может, не побежит?
— Побежи-и-ит… — Генка зевнул и харизматично хмыкнул. — Куда она от меня денется, Аэли-и-ита моя… Бегает за мной, как привязанная.
Вера тихонько отступила, вывинтилась из плотной зелени тысячу лет не стриженых кустов, немножко попетляла по заросшим боковым аллейкам и выбежала наконец к физруку, который стоял с секундомером в руке и тревожно вертел головой.
— Неправильный путь выбрала, — не ожидая его вопросов, объяснила она. — Не сердитесь, Николай Павлович, вторая попытка, ага? Сейчас все правильно сделаю.
И пошла на второй круг. Бежать было почему-то тяжело, как никогда. Ноги еле шевелились, дыхания не хватало, и она про себя диктовала ритм своим ногам и своему дыханию: «Пра-виль-но сде-ла-ю, пра-виль-но сде-ла-ю…»
Они сидели на той же скамеечке, Генка и незнакомый парень. Увидели издалека, парень поднялся первым, Генка харизматично помедлил, но тоже поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, будто обнять собирался. На указательном пальце правой руки блеснул перстень с черепом. Кажется, вчера его не было. Или был? Она не заметила.
Вера не добежала до них несколько шагов, остановилась, заложила руки за спину, разулыбалась, как законченная идиотка, и, глядя в глаза незнакомому парню, громко сказала с интонацией Нинки Сопаткиной:
— Здрас-с-сти!
Парень растерянно моргнул, странно дернул головой вперед и неуверенно сказал:
— Здравствуйте…
Вера специально не смотрела на Генку, но краем глаза заметила, что тот тоже растерянно моргает. И руки опустил.
— Познакомься, Вер… Это Кирюха Коптеев, на каникулы к матери приехал… Тетя Катя — это вот его мать… Он в институте учится… На третий курс уже…
Вера на Генку не смотрела, она, улыбаясь до ушей, смотрела на Кирюху Коптеева, теть-Катиного сына.
— Кирилл, — сипло сказал Кирюха Коптеев и опять дернул головой.
Глаза у него были, как пластмассовые пуговицы.
— Оч-прият… — Вера тоже дернула головой и наконец повернулась к Генке. — Генаш, я щас освободюсь, и прям сразу ж — на наше место. Ты придешь? Ты прям щас иди, я прям отсюдова туды побёгну. Приходи, лана? Смари не оммани… Ну, покедова!
Она повернулась и опять неторопливо побежала по аллее, на этот раз никуда не сворачивая. Зачем? Ничего о себе она слышать больше не хотела. Но все-таки напоследок услышала:
— Ох, ну и дура! Но хороша-а-а…
— Дура, не дура… Какая разница? У баб голова — не главная часть тела.
… Вере Генку ждать ни секунды не пришлось, она еще с обрыва увидела его на другом берегу. Нынче он в кустах не прятался, торчал на самом виду посреди пологого склона, заросшего мягкой чистой травой. Увидел ее, руками замахал. Радуется. Давно не виделись, ага.
Вера стряхнула с ног кроссовки, а майку и шорты снять даже и не подумала. Не вспомнила. Так спешила. На свидание. И по вырубленным в крутом берегу ступенькам спускаться не стала, шарахнулась в воду прямо с обрыва. В омут головой, так, кажется, принято говорить. А что, очень актуально. Она актуально сиганула в омут головой, вынырнула у противоположного берега и принялась выбираться из воды, цепляясь за ненадежные ветки плакучей ивы. Генка хотел помочь, руку протягивал, но она его руки не заметила. С перстнем на указательном пальце. Сама выбралась, выпрямилась, вытерла ладонями лицо и уставилась на Генку очень серьезным взглядом. Ни на кого еще таким серьезным взглядом она не смотрела. И думала при этом, что успехи в стрельбе у нее так себе, средненькие. Физрук прав — надо наверстывать, пока не поздно.
— Ты чего? — неуверенно спросил Генка и попятился от нее на пару шагов.
— А чиво? — Нинкина интонация с каждой пробой получалась у Веры все удачнее. — Я ничиво-о… А ты чиво-о-о?
— Ты какая-то… не такая.
— Не, я такая! — горячо уверила Вера. — Такая, как все! Две руки… — Она потрясла перед его носом сжатыми кулаками. — Две ноги… — Она попрыгала перед ним и побрыкала воздух ногами. — А посредине…
— Замолчи! — закричал Генка и шагнул к ней. Она не попятилась. — Вер, ты что?.. Ты зачем?.. Ты не понимаешь… Это же так, треп просто… Это же не про тебя, это же из анекдота… Ну, хочешь, я тебе расскажу? И ты поймешь.
— Не пойму, — сказала она. — Можешь не рассказывать, я ничего не пойму. Я дура. Хотя какая тебе разница? У баб голова — не главная часть тела…
И тут он ее схватил за запястья горячими своими, шершавыми, сильными руками. Действительно сильными, чего там. Он был уже совсем взрослый мужик, бабушка была права, а она была просто пятнадцатилетняя девчонка. Но здоровая. В общем, напрасно он схватил своими погаными щупальцами ее за руки. У нее еще две ноги есть. Одной из них она пнула его в колено. Он отпустил ее руки, шарахнулся, не удержался на ногах и с размаху сел на траву. Вера вдруг заметила, что на нем вчерашние штаны — коленки от травы вон какие зеленые. На коленях ползал, идиот.
— Что ж ты делаешь? — с обидой и удивлением спросил Генка, глядя на нее растерянными глазами.
— Применяю на практике некоторые приемы восточных единоборств, — объяснила Вера. — Николай Павлович еще кое-чему меня научил. Показать?
— Дура! — зло крикнул Генка. — Нет, но какая же ты дура!
И зачем-то схватил ее за ногу. Его перстень царапнул щиколотку, и Вера, уже не сдерживаясь и вообще почти ничего не соображая, ударила свободной ногой по этому перстню, по этому черепу с костями так, чтобы этот идиотский череп своих костей не собрал.
Генка взвыл, прижал руку к груди и опрокинулся на спину. Вера немножко понаблюдала, как он ворочается в траве, перекатывается на бок, подтягивает колени к груди и закрывает глаза — совсем как вчера. Наверное, его любимая поза. Надо потом полазить по первоисточникам, может, психология на этот счет что-нибудь знает.
Генка лежал, свернувшись калачиком, прижимал руку к груди и тихо выл сквозь стиснутые зубы. А тот волк, с разодранным боком, связанный, — молчал.
Вера повернулась, без разбега прыгнула в воду, не торопясь, переплыла на свой берег, сняла майку и шорты, аккуратно развесила на ветках, а сама принялась прыгать с расколотой молнией старой березы, которую физрук превратил в почти нормальную вышку… Она прыгала, пыталась достать дно, выплывала, опять лезла на березу, и опять прыгала… Когда с того берега исчез Генка, Вера не заметила. Заметила, что на обрыве появился физрук. Стоял, смотрел сердито, учительским голосом завел нудятину:
— Отаева! Сколько раз я предупреждал, чтобы никакой самодеятельности…
