— Там видно будет, — уклончиво сказала она, так ни до чего и не додумавшись, опустила руку и взялась за сумку. — Пойду, пора уже. А вы чего сидите? У вас не с утра, что ли?
— У меня через час заочники, — сказал Петров. — Сильная группа, быстро отобьюсь.
— А у меня уже отпуск, — похвастался Отес. — Бухгалтерия держит. Обещали отпускные с утра отдать, а сами куда-то в банк уехали, что ли… Вот, жду.
— Ой, зави-и-идую, Георгий Платонович! — Вера вспомнила, что и у нее через четыре дня отпуск, и поправилась: — но не очень. Ну, пока.
— Ни пуха — ни пера, — хором сказали Отес и Петров. Они каждый раз перед экзаменами это говорили, как будто она шла сдавать, а не принимать.
— К черту, — как всегда ответила Вера, но совершенно машинально: выходя из деканата, она думала не об экзаменах.
Отпуск! Через четыре дня! Она так ждала этого отпуска, так старательно планировала, деньги копила, мастеров искала, два раза в выходные ездила в Становое, чтобы подготовить бабушкин дом к ремонту, вещи запаковать, мебель укрыть, кое-что по соседям пристроила, кое-что даже к себе увезла… Через неделю в Становое приедут мастера. Значит, ей надо быть там, она с бабами так и договорилась: они без перекуров работают, она готовит им завтрак — обед — ужин и обеспечивает хотя бы минимальные бытовые условия.
Ей надо быть там, а Сашка в больнице… И что теперь делать?
И все время, пока слушала студентов, и даже какие-то вопросы задавала, и даже, кажется, понимала, что ей отвечают, Вера думала только об одном: что теперь делать-то? Ведь и раньше знала, что отпуск, что уедет, что менять планы поздно — от ее планов зависят планы шести человек, шести рабочих баб, по горло занятых собственными проблемами, но все-таки согласившихся ехать в Становое на все время ремонта… И дом уже подготовлен. Все это она знала и раньше, но только сейчас на передний план впервые вылезла мысль: как же она уедет? Сашка-то в больнице!
— У меня все, Вера Алексеевна…
Вера вдруг сообразила, что сидящая перед ней Лена Николаева уже давно ответила на все вопросы билета и пару минут сидит молча, глядя на преподавателя ожидающе и настороженно. И даже, кажется, тревожно. Уж Лене чего бы тревожиться? Отличница, умница, красавица… Предмет знает намного глубже программы.
— Ты что так смотришь? — тоже почему-то насторожилась Вера. — У тебя ничего не случилось?
— Нет… — Лена оглянулась на тех, кто готовился за столами, отодвинутыми подальше от преподавательского, чтобы студенты ответы не подслушивали, и понизила голос: — Я подумала… То есть мне показалось, что у вас что-то случилось.
Вера удивилась: ишь, какая чуткая девочка!
— Правильно, — одобрительно сказала она. — Вопрос на засыпку: почему ты так подумала? И что, по-твоему, у меня случилось — радость, неприятность, горе, бытовые проблемы, еще что-нибудь… придумай сама.
Лена серьезно обдумала вопрос, похмурилась, покусала губы и честно призналась:
— Не знаю. Показалось… Просто вы меня до конца слушали, и не останавливали, и не спросили ничего… А что случилось — я не знаю. Но ведь не горе, правда? Может быть, ремонт надо делать?
— Про ремонт ты наобум…
— Ну а что еще? Лето же, летом все ремонтом занимаются… — Лена помолчала, вздохнула и грустно добавила. — Мама ждет, когда у меня экзамены кончатся, и тоже начнет ремонтировать чего-нибудь.
— Иди, — весело сказала Вера. — Отлично. Молодец, ты меня порадовала… Скажи там ребятам: пусть заходят все, кто согласен на тройку.
— Ничего себе! — изумилась Лена и торопливо полезла из-за стола. — Да сейчас обе группы зайдут! Надо же… А у меня от ремонта настроение, наоборот, портится…
Она выскочила за дверь, что-то там быстро прочирикала — и полтора десятка молодых глоток шепотом закричали «ура».
Этот шепот, наверное, был слышен и на первом этаже. Тут же дверь распахнулась, и в аудиторию ввалились обе группы — действительно, почти в полном составе. Странно. Некоторым из них Вера и четверки поставила бы. А Света Умеренкова наверняка на «отлично» знает.
— Света, зачем тебе тройка? — Вера занесла ручку над зачеткой и внимательно посмотрела на девушку. — Подожди полчаса, я уверена, что ответишь на «отлично».
— Я не могу ждать, Вера Алексеевна… — Света смотрела в сторону и чуть не плакала. — У меня мама болеет, а я ее одну оставила… А отец сейчас в отъезде, так что маму не с кем… Я уже давно ушла, а мама одна… Мало ли что… Пускай хоть и тройка, мне все равно… Только я ждать не могу больше…
— Хорошо, как хочешь, — сказала Вера, быстро выводя в зачетке «отл.» В конце концов, девочка это «отл.» и получила бы, если бы могла подождать. — Так, а остальные где? Почему Сайко за тройкой не идет? Неужели больше хочет?
— Нет, он просто принципиальный, — объяснил кто-то из группы. — Он знает, что больше тройки не получит, но хочет, чтобы по-честному. Он говорит: пусть хоть кол, но не задаром, а за дело.
Вера отметила в памяти: к Олегу Сайко надо присмотреться внимательнее. Что-то она в нем раньше не заметила.
— А Кошельков из второй группы не приходил, никто не заметил?
— Да он и не придет, наверное, — сказал тот же голос. — У него с матерью что-то случилось. И дозвониться ей не может. Вроде бы собирался на работу к ней бежать.
— Ребята, найдите Кошелькова, — попросила Вера. — Это очень важно и очень срочно. Приведите его ко мне. Если не захочет идти, то скажите, что у матери ничего не случилось… ч-черт, может быть, кто-нибудь его сотовый знает?
Кто-то побежал искать Кошелькова, кто-то — узнавать номер его сотового, а Вера машинально ставила в зачетках «удовл.», расписывалась, брала из чьих-то рук новые зачетки, опять ставила и расписывалась, а сама изо всех сил давила противную дрожь в животе. Заигралась она, вот что. Завралась, не думая о последствиях. Если бы десять лет назад кто-нибудь прямо перед экзаменом сказал Вере, что у ее мамы какие-то неприятности, она бросила бы все эти экзамены к черту, рванула бы сломя голову на другой конец города пешком… На край света рванула бы.
Троечники разошлись, в аудиторию чинно вошли четверо претендующих на большее и примкнувший к ним Олег Сайко, ни на что не претендующий, но гордый. Взяли билеты, расселись за столы, уцепились за авторучки… Вера строго сказала:
— Я вернусь через шестьдесят секунд!
И вышла в коридор. Неужели этого Кошелькова не найдут? Или уж хотя бы телефон его, что ли…
Кошелькова нашли, как раз вели его к ней, окружив небольшой стайкой, несколько девочек и один мальчик. Что-то наперебой говорили на ходу и энергично размахивали руками. Кошельков шел молча, смотрел в пол. Вдруг поднял глаза, увидел Веру — и заспешил к ней, почти побежал, отмахнувшись от сопровождавшей его свиты. И она торопливо пошла навстречу ему, успокаивающе подняв ладонь. Сейчас глаза у Кошелькова были нормальные, никакие не пуговицы, просто очень испуганные глаза совсем молодого человека, почти мальчишки.
