— Могу, — неуверенно отозвался эгоист, едва шевеля синими губами и едва двигая раскинутыми в стороны руками. — Только без толку… Ногой зацепился. Там железка какая-то… Ногу разодрала, а потом — за штаны… не могу отцепить, уже пробовал…
— Стой смирно, ногами не дергай, — приказала Вера. — Сейчас посмотрю, что можно сделать.
Ничего там посмотреть было невозможно, конечно. В такой грязи вообще глаза не откроешь. А на ощупь удалось определить только то, что идиот Сашка стоит на каком-то железном крюке, намертво вросшем в дно, крюк насквозь проткнул штанину, и снять штанину с крюка нет никакой возможности, потому что конец у крюка не гладкий, а с двумя острыми отростками, под углом отходящими назад. А разорвать штанину тоже не удается — крепкая штанина, качественная. А вокруг ноги этого идиота в холодной воде расплывается теплое облако. Наверное, сильно нога разодрана. Не хватало только, чтобы на запах крови пиявки какие-нибудь толпой набежали… Хотя в такой грязи, наверное, и пиявок никаких не водится. Это хорошо. Однако и без пиявок этот идиот может потерять много крови. Это плохо. Придется штаны снимать.
Вера вынырнула, отдышалась и деловито поинтересовалась:
— У тебя в карманах штанов что-нибудь ценное есть?
— Кажется, мобильник, — неуверенно вспомнил идиот. — Платок… Сигареты, зажигалка. Мелочь какая-то. Ножик.
— Давай сюда.
— Чего давать? — Сашка, кажется, на самом деле ничего не понял.
Вера серьезно посмотрела в его ошалелые глаза, грустно вздохнула, насколько позволяли мелкие волны, все время лезущие в рот, и доверительно призналась:
— Курить страсть как хочется. А у тебя в карманах и сигареты, и зажигалка. Не поняла только, зачем ты ножик носишь.
Сашка наконец понял, обрадовался, глаза его заметно оживели, а слегка синие губы попытались изобразить одобрительную улыбку.
— Молодец, — похвалил он Веру. — Надо же, догадалась… Правда молодец.
И полез руками шарить по карманам. Сразу обеими. И, конечно, тут же ушел под воду с головой — течение здесь было хоть и пустяковое, но парусность у Сашкиного туловища была выдающаяся, так что ничего удивительного, что на своем якоре он отклонился от вертикального положения градусов на тридцать. Идиот. Вера ухватила его за шкирку, выдернула на поверхность, дождалась, пока он откашляется и отдышится, и жалобно сказала:
— Знаешь, я ужасно замерзла. И кушать хочу. Может, я поплыву потихоньку, а?
— Как это? — испугался Сашка и клацнул зубами. — А я?
— А ты еще поныряй, раз это тебе так понравилось, — предложила она. Понаблюдала, как из его глаз опять уходит всякое соображение, и сжалилась: — Ладно, работай плавниками и больше не ныряй. Я сама твой ножик найду.
Господи, сколько мусора у этих идиотов в карманах! Она три раза выныривала с тем, что могло быть складным ножом, и каждый раз это была какая-нибудь бесполезная дрянь — фонарик величиной с авторучку, авторучка величиной с отбойный молоток, зажигалка, конфигурацией и весом больше всего похожая на кирпич. А нож оказался вообще в кармане пиджака. Обыкновенный складной ножичек, практически перочинный, но открыть его она так и не сумела. Она держала Сашку за шкирку, Сашка долго и неловко открывал нож, отплевываясь от мелких волн и бормоча, что эта работа не для слабых женских рук, господин Сотников с моста хрипло интересовался, не пора ли вызвать спасателей, два туловища лежали на мосту, свесив вниз головы и время от времени спрашивая друг у друга, что делать, дядьки с удочками проснулись и стали махать руками, показывать пальцами и что-то неразборчиво кричать, и все это было уже скучно. Сколько можно здесь еще торчать? И часы у нее остановились. Совсем скучно.
Сашка наконец-то открыл этот почти перочинный ножик, при этом чуть его не утопив. Вера едва успела подхватить, для восстановления душевного равновесия располосовала лацкан Сашкиного пиджака, якобы проверяя, насколько нож хорошо заточен, и нырнула в жирную придонную муть. Одним взмахом откромсала кусок штанины, нанизанной на острый конец крюка, и осторожно толкнула Сашкины ноги в сторону — свободен, мол. Он понял, шарахнулся от своего якоря с неожиданной прытью, задев ее плечо ботинком, — не больно, но ведь наверняка тоже лаковые штиблеты, вот что возмутительно. Она вынырнула — и совсем расстроилась: этот идиот барахтался, безграмотно и практически безуспешно борясь с абсолютно пустяковым течением, и при этом кричал господину Сотникову со товарищи, что все в полном порядке, сейчас он доберется до берега, сейчас, сейчас, вот только девочке поможет доплыть…
— Эй, на палубе! — закричала Вера, заглушая кваканье этого идиота. — Идите на берег, вон к тому месту, где лестница! Аптечку обязательно захватите, Сашка серьезно ранен!
Два лежачих туловища испуганно переглянулись, спросили друг у друга, где аптечка, отползли от края моста и исчезли из поля зрения. А господин Сотников стоял столбом и глядел на нее, как кот на голубя. Как хищный, но хромой кот на слабую и беззащитную, но вполне здоровую голубку, упорхнувшую прямо из-под носа. Судя по выражению морды, с таким постыдным недоразумением хищный кот прежде никогда не сталкивался. Бедненький.
— Чего это я ранен? — квакнул рядом идиот Сашка. — Подумаешь, царапина… Держись за меня, сейчас я мигом до берега…
Он неловко барахтался, медленно и с явным трудом поворачиваясь в воде, как в цементном растворе, и Вера совсем заскучала. Придется его до берега волочь, идиота. Наверное, и вправду серьезно ранен, идиот. Вон, еле шевелится. Как муха в варенье. Муха величиной со слона… с мамонта. Говорят, мамонты вымерли потому, что то и дело попадали в ямы с водой, протаявшие в вечной мерзлоте, а выбраться не могли — плавать не умели. Идиоты.
— Послушай моего совета, — сердито сказала Вера, хватая этого мамонта за шкирку. — Как только выйдешь из больницы — тут же пристрели своего тренера по плаванью… Ложись на спину и не барахтайся. Ты фарватера не знаешь, а тут на дне, кроме твоего любимого крюка, много чего валяется.
Метров через пять было уже мелко, уже можно было бы и по дну дойти, но Вера все-таки плыла почти до самого берега, с печалью думая о своих новых кроссовках и с трудом волоча за шкирку мамонта Сашку. Мамонт Сашка послушно волокся, глядел в небо ошалелыми глазами, не трепыхался и даже передние лапы на груди сложил. Репетирует, что ли? Самое время. Если действительно много крови потерял, да еще переохлаждение организма…
Сашка проехал спиной по дну и вышел из комы. Сел, повертел головой, пооглядывался, не вставая, неловко выбрался на нижнюю ступеньку каменной лестницы, спускающейся к самой воде, и с тоской сказал:
— Нет, какие ноги, а? И что теперь делать?..
— Ты что, разве обе поранил? — удивилась Вера. — Я думала, что одну… Ладно, не бойся, главное — кости целы. Покажи, что там у тебя.
— А чего у меня? — рассеянно отозвался Сашка. — У меня ничего… То есть нормально. Я говорю: у тебя ноги-то какие…
— Ну, грязные, — отметила Вера с раздражением, мельком глянув на свои ноги в бывших новых кроссовках, во второй раз надетых, чтоб они провалились, идиоты. — Ну, синие… Так ведь нелегкая это работа — из болота тащить бегемота. На себя посмотрел бы… Ладно, пойду я уже. Замерзла. Прощай, утопленник. Передавай пламенный привет господину Сотникову, генеральному директору фирмы… черт, забыла название. Ну, ты постепенно сообразишь, кому привет передавать. Пламенный.
