Ионас привстал, свистнув от удовольствия. Дронго подумал,
что иногда в его работе бывают и приятные моменты. У Лены были длинные ноги,
красивые лодыжки и прекрасный рост. Ингрид была чуть меньше, но у нее были
более чувственные ноги и линии тела. Дронго решил, что она напоминает ему Джил.
— Начинаем, девочки, — сказал опомнившийся
Круминьш, показывая место, куда должны были встать Ингрид и Елена. Съемки
начались. Меднис наконец выплюнул жвачку и встал за свою камеру.
Дронго подошел к Лилии Омельченко.
— Нравится? — спросила она с некоторым
вызовом. — Наверное, рядом с такими женщинами все остальные кажутся вам
дурнушками.
— Красота женщины не только в ее теле, —
постарался дипломатично увернуться от ответа Дронго.
— Ладно, ладно, — махнула рукой Лилия, — знаю
я мужчин. Говорите о душе, а сами смотрите на ноги. Вы видели, как засуетились
все мужики, когда появились наши девочки. Все вы одинаковы, — горько
сказала она и отвернулась.
Дронго терпеливо молчал. И через несколько секунд спросил:
— Вы на меня обиделись?
— С чего вы взяли? — резко ответила Лилия. —
Просто я не люблю, когда копаются в моем прошлом.
— Я не копался, — возразил Дронго. — Андрис
Зитманис попросил меня приехать сюда и обеспечить вашу безопасность. Вы же
знаете, что случилось с Ингеборой.
— Здесь такое не возможно, — возразила она, —
это Европа.
— А если маньяк прибыл сюда в составе вашей
группы? — спросил Дронго.
Лилия вздрогнула. Она явно испугалась. Взглянула на Дронго,
сделала шаг назад и, запинаясь, переспросила:
— Какой маньяк? Вы думаете, он среди нас?
— Возможно, — сказал Дронго, чтобы окончательно не
пугать собеседницу.
— Но этого не может быть, — еще более испуганно
произнесла она, оглядываясь, — у нас в группе только двое мужчин. Только
двое. Витас Круминьш и наш оператор. Кто из них?
Дронго заметил, что она рассуждает так же, как Зитманис, и
не относит к подозреваемым Ионаса Балодиса, очевидно, считая его своим.
— Почему двое? — спросил Дронго. — А Балодис?
Она взглянула в сторону Ионаса.
— Нет, — решительно сказала она. — У него
просыпается интерес к женщинам, только когда он выпьет. И то не надолго. Нет,
нет. Он не считается.
— А остальные? — неожиданно произнес Дронго.
— Как это остальные, — у нее стали круглые от
ужаса глаза, — как это остальные? У нас нет больше мужчин. Вы думаете —
Гарсиа? Но Пабло не было в Латвии.
— Нет, — Дронго смотрел ей в глаза, — я знаю,
что Гарсиа не было в Риге. Я говорю о ваших женщинах.
Она еще раз вздрогнула. И некоторым усилием воли отвела свои
глаза от его глаз.
— Что вы такое говорите? — Она попыталась вытащить
сигареты из сумочки, но не смогла, так сильно дрожали у нее руки.
— Я говорю, что облить кислотой Ингебору могла и одна
из присутствующих здесь женщин, — пояснил Дронго, — все четверо
женщин, которые с нами приехали, достаточно высокого роста. А насильник был в
плаще и шляпе. Если женщина наденет плащ и шляпу, ее можно в темноте принять за
мужчину.
— Зачем вы мне это говорите? — разозлилась
Лилия. — Вы думаете, что это я ее облила? Вам рассказали, что мы однажды
сильно поспорили? Но я хотела лучше подать ее образ…
Она повысила голос, и все обернулись в их сторону.
— Тише, — крикнул Круминьш, — вы мне мешаете!
Омельченко повернулась и побежала в комнату, где
переодевались девушки. Дронго понял, что ему нужно срочно успокоить гримера, и
поспешил следом. Уже выходя из зала, он обернулся, взглянув на снимавшихся
девушек. И заметил, что обе проводили его долгим взглядом. Очевидно, им было
приятно демонстрировать себя именно ему. Остальных они явно не принимали в расчет.
Когда Дронго вышел, Круминьш даже растерянно оглянулся. У
обеих девушек словно пропала энергетика секса, так мощно подаваемая на съемках
еще минуту назад. Рута Юльевна хищно улыбнулась. Она как женщина понимала, в
чем дело.
Дронго вошел в комнату, где находилась гример. Лилия
обернулась и с явной неприязнью спросила:
— Может, на сегодня хватит меня мучить?
— Извините, — сказал Дронго, — я не хотел вас
обидеть.
— Как только увидели голых девочек, сразу потеряли
голову, — с вызовом сказала Лилия, — а я, между прочим, не намного их
старше. И у меня нет никаких гримеров и визажистов.
— Извините, — еще раз сказал Дронго, — я не
хотел вас обидеть, Лилия.
— Вы меня не обидели, — она опустила
голову, — наверное вы узнали, что я развелась со своим бывшим мужем.
Наверное, вы про него узнали. Но я не хотела… честное слово не хотела… Он меня
так избивал. Об этом никто не знал. И я даже не знаю, кто вам об этом
рассказал.
Дронго понял, что обязан молчать, чтобы не выдавать своего
недоумения. Очевидно, у Лилии Омельченко была неприятная история с разводом,
которая не была отражена в ее личном деле.
— Он не стал жаловаться, — сказала она, с трудом
подбирая слова, — мы решили, что нам лучше не встречаться. Мы решили…
Она расплакалась. Дронго подошел к ней и взял ее руку.
— Не нужно ничего говорить, — попросил он ее,
понимая, что ей необходимо выговориться. В такие мгновения человеку нужно
исповедаться, и его трудно остановить.
Лилия села на диван, Дронго — рядом.
— Он меня бил, — продолжала она, — он меня
так страшно бил. У меня должен был родиться мальчик, но он выпивал и бил меня.
Кто-то рассказал ему, что я встречалась с другим, и он решил, что ребенок не
его. Хотя ребенок был его, а с тем человеком я была только два раза.
Дронго поднял руку и погладил ее по голове.
— Я не думала его убивать, — всхлипнула
Лилия, — я только оборонялась. Я плеснула в него кипятком, когда он снова
хотел меня избить. Я плеснула в него кипятком и убежала из дома. Моя дочь жила
у матери. У него были обожжены часть лица и плечо. Но он больше ко мне не
приходил. Я увидела его только в суде. Он уехал в другую страну, и больше я его
не видела.
Дронго видел, как она нервничает. Когда он снова попытался
ее успокоить, она вырвалась.
— Думаете, это я облила кислотой Ингебору? Думаете, я
сумасшедшая?
— Нет, — ответил Дронго и попытался прижать ее к
себе и успокоить.
В этот момент в комнату вошел Пабло Гарсиа. Увидев Дронго,
сидевшего на диване и прижимавшего к себе Лилию Омельченко, он явно смутился.
— Простите меня, — растерянно сказал Гарсиа, делая
шаг назад, — я не хотел… не думал…
