— И все? — изумился француз.
— Все, — подтвердил Дронго, — извините, Анри,
меня ждет дама.
Он подошел к Ингрид, и они вошли в лифт.
— Что он тебе сказал? — поинтересовалась она.
— Спросил, в чем секрет моего волшебства. Как мне
удается обманывать такую красивую молодую женщину.
— Интересно. И что ты сказал?
— Правду. Я сказал, что предоставляю ей право выбора.
Куда мы пойдем? Ко мне или к тебе?
— Куда хочешь.
— Тогда давай к тебе. Двери моего номера выходят на
площадку перед лифтами, и там всегда полно людей. Не обязательно всех шокировать.
— Ты неисправимый ханжа, — рассмеялась она.
Он продолжал разговаривать с Ингрид, помня, о чем ему сказал
Вейдеманис. И чем больше он размышлял над сообщением своего напарника, тем
больше прояснялось деталей. В номере Ингрид были включены все четыре светильника,
стоявшие в разных местах комнаты.
Она быстро сбросила обувь, расстегнула юбку… Потом начался
очередной «марафон». И снова его поразила страстность, с которой она вступала с
ним в «единоборство».
Примерно в час ночи он отправился принимать душ, а
вернувшись, обнаружил, что она спит. Взглянул на часы. Конечно, нужно
поговорить с Рутой Юльевной, но сейчас надо дать людям отдохнуть.
До отъезда оставалось около двух часов. Он бережно укрыл
Ингрид и закрыл глаза, чтобы немного отдохнуть. И неожиданно услышал, как
осторожно скребутся в дверь. Дронго подошел к входной двери и открыл ее. На
пороге стоял пьяный Балодис. Он держался за дверной косяк и удивленно смотрел
на Дронго.
— Кажется, я попал не туда, — прошептал Ионас,
покачав головой.
— Примите холодный душ, — посоветовал
Дронго, — через два часа мы выезжаем.
Он хотел закрыть дверь, но Балодис поднял руку.
— Подождите, — попросил он, — я не настолько
пьян, чтобы ничего не соображать. Следователь сказал мне, что Лилю убили ударом
не в висок, а сверху. И я подумал, что у нас самый высокий — Меднис. Вы меня
понимаете?
— Возможно, — шепотом согласился Дронго, — но
Лилия была не очень высокого роста. Примерно метр шестьдесят. У нас в группе
почти все выше нее ростом. Это не доказательство. Идите отдыхать.
— И еще, — вставил Балодис, — он не любит
Руту. Говорит, что она сука. Вы представляете, как он ее ругает?
— До свидания.
— Он говорит, что знает, кто больше всех ненавидел Лилю
у нас в группе. Ой… кажется, Круминьш тоже не спит, — повернул голову
Балодис.
Мимо прошел режиссер. У него был мрачный вид. Очевидно,
выпустив его на время съемок, следователь не обещал утаить от латышской полиции
факты злоупотребления знаменитостью наркотическими веществами.
Круминьш действительно побоялся взять с собой наркотическое
зелье и провезти его через границы и поэтому чувствовал себя не очень хорошо.
Он прошел мимо Дронго и Балодиса, сухо кивнув им в знак приветствия.
— Кого имел в виду Меднис? — поинтересовался
Дронго.
— Не знаю, — икнул Балодис, — извините, но я
пойду в туалет. Извините.
Он пошел дальше. И неожиданно обернулся.
Взгляд у него был достаточно ясный. Вздохнув, он неожиданно
твердо сказал:
— Жуткая история. Кто мог подумать, что убьют нашу
Лилю? Между прочим, завтра вечером приезжает Зитманис. Ему разрешили вылететь в
Севилью. Он организует доставку тела домой, в Ригу.
Балодис повернулся и уже более твердым шагом пошел по
коридору.
Дронго вернулся в комнату, оделся, стараясь не разбудить
Ингрид. На часах был уже второй час. Ингрид мирно спала. Он поцеловал ее, и
вышел в коридор. Она поставила его обувь в шкаф. Он открыл шкаф и достал свои
туфли. Посмотрел на ее туфельки. У этой девочки хороший вкус. Сегодняшняя обувь
«Прадо» и вчерашняя от Гуччи производили хорошее впечатление. Он поправил обе
пары и улыбнулся. Затем вышел из номера.
Вернувшись в свой номер, он переоделся. Заснуть все равно
сегодня не удастся. Интересно, что именно знал Меднис. Нужно будет с ним
поговорить. И конечно, все уточнить у Руты Юльевны. Кажется, разгадка убийства
Лилии Омельченко уже близка.
Он надел тенниску, брюки. Сегодня синоптики обещали до
тридцати восьми градусов в тени.
Будет достаточно жарко. И еще не закончилась магнитная буря.
Ровно в три часа утра вся группа была в холле отеля. У всех
были заспанные, со следами усталости лица. Но все понимали, что сегодняшняя
съемка чрезвычайно важна.
Автобус подали точно по графику. Во время движения к окраине
города, где должны были состояться утренние съемки, на набережной, Дронго
обратил внимание на небольшой памятник. Он поднялся и подошел к Гарсиа,
клевавшему носом.
— Кому этот памятник, сеньор Гарсиа? —
поинтересовался Дронго. — Мне кажется, это скрипач или музыкант.
— Да, — сразу проснулся Гарсиа, — это
памятник великому Моцарту. В Севилье его очень любят.
— Вот такое региональное местничество, —
обрадовался Дронго, — как это здорово. В этом прекрасном и солнечном
городе любят композитора, который олицетворяет не просто человеческий гений, а
вечную молодость и оптимизм.
К половине четвертого они прибыли на место. Всем подали
горячий кофе, и через десять минут работа началась. Дронго смотрел на Ингрид,
понимая, что ей особенно тяжело. Но она работала наравне со всеми. Подъехавшие
на съемку французские фотографы были очень довольны.
Солнце, встававшее над Гвадалквивиром, заливало местность
ярким светом, играя красками на разноцветных изразцах домов и вечнозеленых
деревьях, на фоне которых проходили съемки. К восьми часам утра под
аплодисменты присутствующих Гарсиа наконец объявил, что съемки закончены.
Ингрид, услышав это сообщение, сразу растянулась на траве. Лена прислонилась к
дереву. Один из французских фотографов кувырнулся через голову. Круминьш достал
бутылку воды и вылил себе на голову, а Меднис, убрав камеру, начал упаковывать
вещи.
Все было закончено. Дронго глядел на членов группы и видел,
как все устали. С другой стороны, они все-таки сумели завершить съемки, даже
потеряв своего гримера и заменив одну из своих моделей. Теперь агентство
Зитманиса могло не опасаться неустоек. Все нужные съемки были проведены в срок.
От радости Гарсиа пообещал всей группе грандиозный ужин в «Рио-Гранде»,
ресторане на воде, который славился своими рыбными блюдами.
Дронго подошел к Руте Юльевне.
— Вас можно поздравить? — спросил он у
коммерческого директора.
— Конечно! — С восторгом воскликнула она. У нее
явно было хорошее настроение.
— Извините, — сказал Дронго, — я понимаю, как
вам было важно закончить эти съемки. Я не хочу портить вам настроение именно
сейчас. Но у меня нет другого выхода.
