Стойка портье находилась слева от входа. Справа бросалась в
глаза вывеска магазина известной фирмы «Прада». В глубине виднелся атриум,
внутренний дворик, в котором располагался ресторан.
Дронго обратился к портье:
— Для меня заказан номер.
— Будьте любезны, вашу кредитную карточку, —
попросил портье.
«Надеюсь, здесь ничего не случится», — в который раз
подумал или пожелал себе Дронго, протягивая кредитную карточку.
Он даже не мог себе представить, что завтра к исходу первого
дня один из прибывших будет убит.
Глава 4
Дронго не любил спускаться к завтраку. И вообще не любил
вставать по утрам, и в Европе тоже. Но в первые дни его пребывания в
европейских странах и особенно в Америке сказывалась разница во времени,
поэтому он обычно просыпался там раньше.
В Японии или в Китае подобного феномена не бывало, потому
что время смещалось там в другую сторону и рассвет наступал раньше.
Именно поэтому Дронго проснулся в первый день своего
пребывания в Севилье необычно рано и довольно долго лежал в постели, глядя в
высокий потолок своего большого номера, выходившего окнами на проспект
Сан-Фернандо.
Приняв душ и побрившись, он спустился вниз. На часах было
около десяти, когда он вошел в ресторан.
Посетителей было немного. Он не любил плотно завтракать по
утрам и поэтому, взяв булочку с сыром, прошел к столику и попросил официанта
принести ему чашку чая. Проходившая мимо молодая женщина восхищенно обернулась
и, улыбнувшись ему, прошла дальше.
«Фаренгейт», — понял Дронго.
По утрам запах парфюма бывал особенно сильным. Дезодорант,
крем для бритья, лосьон после бритья и сам парфюм были одноименной фирмы, и в
сочетании они создавали волну аромата, плотно окружавшую его по утрам. Другие
парфюмы он не любил, за исключением мужской «Дюны», которую позволял себе по
ночам. Но «Фаренгейт» он применял в течение многих лет и не собирался его
менять, даже рискуя вызвать к себе повышенное внимание по утрам
представительниц прекрасного пола.
К соседнему столику подошел мужчина лет пятидесяти. Он был
чуть выше среднего роста, полноват, с несколько одутловатым лицом, большими
мешками под глазами, в роговых очках, давно вышедших из моды. На нем была
темная мятая шелковая рубашка и также мятые светлые брюки. Он попросил
официанта принести ему кофе, после чего отправился к стойке с закусками и
основательно нагрузил поднос едой. Когда он вернулся к своему столу, в зал
вошла высокая женщина. На ней был светло-серый брючный костюм, в руках она
держала темно-серую сумочку. Такого же цвета были и туфли. Видно, она понимала
толк в моде. Положив на тарелку несколько ломтиков сыра и фрукты, женщина
прошла к столу, за которым сидел незнакомец.
Дронго внимательно следил за обоими. Он понял, что перед ним
режиссер Витас Круминьш и коммерческий директор Рута Озолинь. Очевидно, они уже
успели приехать, разместиться в номерах и решили позавтракать.
— Доброе утро, — сказал по-русски Круминьш. Он
учился в Москве, долгое время жил в Ленинграде и вообще предпочитал говорить
по-русски, даже в Риге.
— Доброе утро, — сказала по-латышски Рута Юльевна.
Несмотря на тяжелый переезд, она выглядела достаточно отдохнувшей. Дронго
отметил, что у нее тщательно уложенные волосы. Очевидно, коммерческий директор
считала, что умение хорошо выглядеть и быть подтянутой в любое время суток —
часть имиджа.
— Я совсем не спал, — угрюмо буркнул Круминьш
опять по-русски, — этот переезд меня чуть не убил. А сейчас я еще должен
возиться с вашими дешевками.
— Говорите тише, — предупредила его Рута Юльевна.
По-русски она говорила с заметным акцентом. — Вас могут услышать.
К ним подскочил официант.
— Вы говорите по-немецки? — строго спросила его
Рута Юльевна.
— Немного. — В Испании большинство служащих
высококлассных гостиниц говорит по-английски и по-немецки.
— Принесите мне кофе и молоко, — также строго
потребовала Рута Юльевна. Ей было не больше сорока, и было видно, что она умеет
ухаживать за своей кожей. И умеет отдавать приказы.
Официант бросился выполнять ее указание. Круминьш устало
пожал плечами.
— Говори или не говори, все одно и то же. Вместо того
чтобы заниматься делом и снимать фильмы, я мотаюсь по Европе, чтобы сделать
несколько кадров ваших дешевок, которые все равно потом уедут в какую-нибудь
другую страну.
— Вам не нужно было столько пить в самолете, —
укоризненно произнесла Озолинь, — я вас просила…
— Ладно, — зло отмахнулся Круминьш, — хватит
меня просить. Я не мальчик, и не нужно мне объяснять, как себя вести. И учтите,
Рута, что я в последний раз согласился поехать с вашей группой. С меня хватит
ваших девочек, ваших придирок, этого идиота Медниса. Ему в баскетбол нужно
играть, а он заделался оператором. И считает себя крупным специалистом в этой
области. Настоящий кретин…
— Перестаньте, — разозлилась Рута Юльевна, —
вам лучше отсюда уйти. Скоро прибудет представитель встречающей стороны.
— А мне все равно… — огрызнулся Круминьш, — и
хорошо мне уже никогда не будет. С тех пор как я перестал снимать фильмы, мне
не может быть хорошо. Я уже десять лет ничего толком не снимаю. Только делаю
халтуру. Да еще мне дают такого оператора, как Меднис. Я теряю квалификацию,
работая с этим криминальным типом.
От возмущения Рута Юльевна перешла на латышский язык.
Очевидно, она выговаривала режиссеру, который сидел и слушал, мрачно кивая
головой. Закончила коммерческий директор только тогда, когда официант принес ей
заказанный кофе и молоко.
Рута Юльевна сама смешала кофе с молоком и принялась
неторопливо пить, осуждающе глядя на режиссера. Тот молча ковырял вилкой в
тарелке.
— Вы знаете, что мне тоже не нравится Эуген Меднис, —
перешла на русский язык Рута Юльевна, — но ему осталось работать только
несколько дней. Потом мы с ним расторгнем контракт. Он слишком часто нас
подводил. И я всегда говорила Андрису, что он может подвести нас в любой
момент. И когда пропали деньги, я тоже ему говорила…
— Какое мне до этого дело. Он спортсмен, а не
оператор, — отмахнулся Круминьш. — Может, вы еще пожалуетесь вашему
костолому Балодису, чтобы он переломал мне кости, как он сделал это в Ницце в
прошлом году с…
Рита Юльевна перебила его, снова заговорив по-латышски.
Круминьш слушал целую минуту, а затем вдруг махнул рукой.
— Ладно, — вздохнул он, — может, вы и правы.
Пойду приму душ. — Режиссер тяжело поднялся. — Я хотел поплавать в
бассейне, но кто-то оставил эспандер на краю бассейна и тот упал в воду. Теперь
чистят бассейн. Не нравится мне здесь.
Он вышел из зала. Рута Юльевна осталась завтракать в гордом
одиночестве. Через несколько минут в ресторан вошла высокая блондинка в легком
белом платье. Дронго сразу узнал Елену Доколину. Спутать ее с кем-либо было
трудно. Он невольно залюбовался молодой женщиной. Высокого роста, с идеально
правильными чертами лица, рассыпанными по плечам волосами. Немного узкие губы
не только не портили ее, но и придавали ей некоторый шарм. Доколина была не
просто красивой женщиной, она была одной из тех самок, глядя на которую мужчины
теряют голову. На нее сразу обратили внимание несколько мужчин, сидевших в
разных концах зала, словно по ресторану пробежала искра. Доколина огляделась.
Дронго заметил, как нахмурилась Рута Юльевна, которая сразу почувствовала
изменение в энергетике зала.
