Впрочем, все это станет ясно, когда Дима поведет ее вечером
домой.
Дождь кончился, и водитель “Жигулей” вышел из машины, чтобы
размяться. Диму удивляло, что он и не думал прятаться. Конспирацией он явно
обременен не был. Что же это за соглядатай, который торчит перед глазами у
объекта и даже думать не думает, что его могут засечь?
Непрофессионал, наверное.
Себя Дима считал профессионалом.
Как там дела у мужиков… и дам, подумал Дима, вспомнив Олю
Дружинину. Наверняка уже что-нибудь нашли. Какие-нибудь нитки, зацепки. Следы.
Улики. Доказательства. Как там его, Димин, свидетель, который вполне мог
оказаться убийцей? Небось майор Ларионов уже давно на Петровке, пьет свой кофе,
загадочно молчит и точно знает, кто убил Сергея Мерцалова.
От этой мысли Дима опять рассердился и расстроился.
Ну какого черта все работают, а он караулит аптеку?! Пусть
бы Полевой караулил, чем он лучше Димы? Так нет, Полевого майор отправил на
дело, а Диму – в машине сидеть, будь оно все проклято!
Водитель “Жигулей” дошел до угла, где тихий Воротниковский
переулок вливался в бушующее Садовое кольцо, и купил в киоске газету или
журнал. Диме со своего места не было видно, что именно.
Должно быть, они подкованные ребята, эти соглядатаи. Целый
день читают.
Диме тоже захотелось выйти из машины. Хоть подышать, что ли.
Того и гляди снова дождь пойдет. Вздыхая, Дима выбрался из кресла, захлопнул
дверь и подождал, когда свистнет сигнализация, запирающая все двери. Не
выпуская из виду соглядатая и аптечную дверь – вдруг рыженькой придет в голову
уйти пораньше, – он втиснулся в стеклянную коробку, где висел телефон.
Приседая, потому что телефон был приделан слишком низко, он набрал номер. Никто
не отвечал, и он понял, что оправдались все его худшие подозрения. Сослуживцы
еще не возвращались, следовательно, работа шла полным ходом. У Димы было
своеобразное представление о работе. Он был твердо уверен, что работать в
кабинете так же глупо, как, например, писать романы. Настоящая работа – это
поиск, охотничий азарт, быстрота перемещения и добыча фактов, которые в
кабинете никак не добудешь.
Ну вот. Все добывают, а Дима с утра в Воротниковском
переулке сидит, и неизвестно, сколько еще просидит.
Как следует разозлившись, он подумал и набрал еще один
номер.
Трубку сняли сразу же, но Инки дома не было. Ее мать очень
холодным голосом сообщила Диме, что Инка еще в университете и будет очень
поздно, у них там какой-то праздник букваря. Если вообще будет.
– Она может… не приехать совсем? – не удержавшись, спросил
Дима, и собственный голос показался ему отвратительным – просительный, тонкий.
Дурацкий какой-то голос.
– Вполне, – сказала Инкина мать со спокойным злорадством. –
Она меня даже предупредила, чтобы мы ее не ждали. Впрочем, она будет звонить.
Дима с силой вдвинул трубку в аппарат и выбрался из
стеклянного саркофага.
Зря он позвонил. Придурок.
Сидел бы в машине и мечтал о том, как вечером они
встретятся. Знал же, что ее мамаша с папашей терпеть его не могут. Хотя,
собственно, почему они должны его терпеть? У них с Инкой свои дела, своя жизнь,
они оба взрослые умные люди и будут делать то, что считают нужным…
Он убеждал себя и не слишком себе верил.
Инкин отец руководил какой-то строительной фирмой, процветал
и собирался процветать дальше. Инка недавно хвасталась, что он получил подряд –
или как там это называется – на ремонт целой кучи административных зданий,
принадлежащих мэрии или еще кому-то, столь же всесильному. Он был шумный,
краснолицый, громогласный. Когда он говорил, необходимо было молчать и смотреть
ему в рот. Диме это было противно. В его семье все было по-другому. Впрочем, в
его семье и подрядов от мэрии никто не получал. Инкина мать относилась к Диме с
высокомерием генеральши, которая не желает выдавать дочь замуж за лейтенанта.
Дима не подходил им ни по каким критериям. Зарабатывал мало,
жил с родителями, перспектив – никаких. Всего богатства – новенькая черная
“девяточка”, которую Дима обожал и которую ему подарил брат, отъездив на ней
месяца три. Потом она ему надоела, и он купил “Тойоту”, а “девятку” отдал Диме,
за что Дима был ему несказанно благодарен. Брат был компьютерный гений,
зарабатывал несметные, по Диминым понятиям, деньги и всю жизнь делал что хотел.
“Мне повезло, – говорил он. – Я как Фрэнк Синатра. Делаю то,
что мне нравится, и мне еще за это платят”.
Дима тоже был как Фрэнк Синатра, но к нему относилась только
первая часть бессмертного изречения.
Зачем он позвонил?!
Весь остаток дня, вместо того чтоб худо-бедно работать, он
будет думать, у кого Инка собралась ночевать. Или наврала мамаша?
Черт, зачем он позвонил?!
Впрочем, он же не страус. Голову в песок он прятать не
станет. Лучше уж все знать, чем пребывать в идиотской уверенности, что ты нужен
и любим.
Или не лучше?
Дима сел в машину и сунул в рот осточертевший леденец от
кашля. На этот раз оранжевый. Леденец захрустел на зубах, превращаясь в мелкие,
как будто стеклянные, осколки.
Он не будет думать об Инке. И вечером не будет звонить и
проверять, где она. Он будет думать о Сергее Мерцалове и о том, кто его убил, а
вечером на Петровке он поразит их всех своими потрясающими логическими
выводами.
Данных маловато, но чтобы занять голову – хватит.
Где же она собралась ночевать?..
Информация, которую он получил от Бориса, оказалась
неутешительной.
– Да ты что? – спросил шеф с другого конца света, а
впечатление было такое, как будто он сидит за стенкой и разговаривает по
мобильному потому, что ему лень встать и открыть дверь. – Неужели убили?
– Убили, – подтвердил Юрий Петрович. – Женька своими глазами
труп видел.
– Во дела! – хохотнул в трубку шеф. – Что бы это значило, не
знаешь?
В данный момент Юрию Петровичу больше всего на свете
хотелось знать, что бы это значило, и он подозревал, что шеф-то как раз в курсе
событий.
– Женька как его узнал, так драпанул оттуда, как немец
из-под Москвы, – сказал Юрий Петрович осторожно. – Его, конечно, менты
моментально найдут, если еще не нашли. Ну, – я его проинструктировал.
– Молодец, – похвалил шеф таким тоном, что у Юрия Петровича
встали дыбом волосы на затылке. Он был бы неприятно удивлен, если бы в этот
момент вспомнил, что точно таким же тоном он сам еще вчера разговаривал с
тупоумным Женькой. – Это ты все придумал?
– Что? – переспросил Юрий Петрович.
