Все-таки пистолет – это так пошло, как в дешевом детективе.
Или в кино, которое обожают смотреть скоты.
Ему не нужно простоты и пошлости.
Он вернулся в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.
Он еще маленький.
Сколько же ему? Лет пять? Или даже меньше? Он собирается с
родителями на Красную площадь. Он ходит туда каждый год, сколько себя помнит, а
помнит он очень давно, почти что с самого рождения.
“У вас уникальный ребенок” – так часто говорят знакомые
матери и отцу.
Он толком не понимает этого слова, хотя делает вид, что
понимает. Он знает, что это слово – приятное. Что его так хвалят. Отец смеется,
а мать улыбается со сдержанной королевской гордостью.
Он знает, что сегодня – праздник, что на Красной площади
будет что-то необыкновенное, интересное, огромное.
С трибуны отлично видно бесконечное, волнующееся,
радостно-возбужденное море людей внизу, вливающихся сюда с широченной улицы –
он еще не знает, как она называется, – и пропадающих с другой стороны нарядной
площади.
Долгое время он был уверен, что они пропадают в реке, что
они собираются здесь каждый год, чтобы пройти перед глазами у тех, кто стоит на
трибунах, и потом тонут.
Играет музыка, хлопают на ветру флаги, на голых ветках
накручены белые бумажные цветы.
Какая красота!
Неимоверно усиленный, неземной, огромной голос что-то все
повторяет и повторяет, и он пытается рассмотреть, где именно спрятан этот
голос, и ему кажется, что голос висит над площадью, как всевидящее око на одной
из отцовских картин, которую он, маленький, боялся.
К отцу постоянно подходят люди, такие же красивые и
огромные, как он, они здороваются, смеются, жмут руки отцу и ему, иногда
зачем-то кидают его вверх, а потом ловят и ставят на место.
Ему это не нравится. Ему не нравится, когда кто-то, кроме
отца и матери, прикасается к нему.
“Ура-а-а!!!” – кричит распластанный над площадью голос, и
весь людской океан, текущий в гранитных берегах трибун, подхватывает его,
увеличивает до каких-то невероятных размеров и как будто вышвыривает к реке.
Он прижимается к отцу.
“Ты что? – отец наклоняется к нему – Испугался, заяц? Не
пугайся. Они просто радуются и от этого кричат. Что ты?”
Они кричат, когда радуются, так он понимает его слова. Мы не
кричим. Мы стоим на трибуне, и они кричат, когда идут мимо нас. Они радуются, а
мы на них смотрим.
Вечером будут гости, и мать в необыкновенной красоты платье
будет играть на рояле и петь, а все будут восхищенно аплодировать, а потом отец
будет танцевать с ней, а гости вокруг будут шептаться о том, что они – очень
красивая пара…
Он открыл глаза и вытер мокрые щеки.
Он давно уже вырос, но воспоминания волнуют его, как
сентиментального мальчишку.
Ну и пусть. Даже у самых великих могут быть слабости. Они
есть и у него, это только подтверждает, что он – человек.
* * *
Женька его не послушался.
Он понял это в тот же вечер, позвонив на мобильный.
Мобильный не отвечал, и Юрий Петрович слегка встревожился. Он перезвонил его
секретарше и скучным начальственным тоном приказал соединить. По-быстрому.
– А его нет! – как-то даже злорадно ответила секретарша.
– Когда будет? – спросил Юрий Петрович, чувствуя, как
внезапно и необратимо похолодело сердце.
– Неизвестно! – ответила секретарша все тем же
злорадно-почтительным тоном. – Он уехал в командировку.
– В какую командировку? – понимая, что случи лось самое
плохое, выдавил Юрий Петрович.
– В Калининград, а потом еще в Литву, – сообщила секретарша.
– Он обещал звонить, и, когда он позвонит, я обязательно передам, что вы его
искали. Он сразу же с вами свяжется.
– Да-да, – пробормотал Юрий Петрович, чувствуя, что его
голос становится не скучным и не начальственным. – Конечно… Передайте,
пожалуйста, что я бы хотел с ним переговорить.
Он долго слушал короткие гудки, хотя раньше всегда клал
трубку первым, и потом еще посидел, прижав ее ко лбу.
Все ясно. Они решили его кинуть. Сдать уголовке, как говорил
какой-то немытый бандит в фильме “Место встречи изменить нельзя”. Юрий Петрович
очень любил этот фильм.
Что за ерунда лезет ему в голову? При чем здесь какой-то
замшелый фильм?
Ему нужно срочно придумать, как обезопасить себя, как
отвести от себя беду. Ведь если его подозрения правильны, значит, они подсунули
ментам… как это называется?., улики, что ли?., или доказательства, что врача
прикончил он сам или прикончили по его приказу.
Но зачем, зачем?
В какой момент Борис принял решение, что пора избавляться от
Юрия Петровича Василькова?! В чем он согрешил так сильно, что Борис захотел
сдать его?! И что ему теперь угрожает? Тюрьма? Высшая мера?
А если тупой, безобидный и трусливый Женька все же ни при
чем? Тогда почему он смылся? И куда на самом деле он смылся?
А может… Да нет. Нет. Не может.
А может, он тоже убит, как и этот врач?
Может, его заставили “уехать в командировку”, а сам он уже
давно на дне Москвы-реки?
Юрий Петрович знал, что легко поддается панике. Что не умеет
держать удар. Знал и поэтому старательно избегал ударов. До сегодняшнего дня
ему это удавалось.
В конце концов, он просто посредник. Ничем таким он не
занимался. Бриллианты в желудке за границу не вывозил. Марихуаной не
приторговывал. Все дела с “Якутдрагметом” были в руках у Бориса. Юрий Петрович
просто делал их более… удобными, что ли.
Более легальными.
Благотворительный фонд “Русский меценат”, коего Юрий
Петрович Васильков был председатель, конечно, никакой благотворительной
деятельностью не занимался, но доказать это было бы довольно сложно. Все в
фонде было вполне законно, легально и солидно. Начиная от старого особняка,
купленного и отреставрированного года четыре назад, и кончая бухгалтерией.
Время от времени для проформы они устраивали какие-то
мероприятия и участвовали в каких-то тендерах, а однажды, расщедрившись,
провели акцию в помощь состарившимся актерам. Хотели даже открыть интернат для
одаренных детей-сирот, но воздержались. Возни много, а толку – чуть. Через
интернат большие суммы не проведешь, а требовалось проводить очень большие
суммы. На престарелых актерах они хорошо сыграли. Талантливо.
И Борис вроде был всегда и всем доволен.
