Все это нужно проверять, блин. Напроверяешься до звона в
ушах. Версия… какая там по счету? Петр Мерцалов. Он ненавидит брата. Возможно,
что-то такое из детства. Из семьи. Ненавидит люто остро. Они ссорятся, и Петр
Сергея убивает. Откуда берется слежка? Все правильно, ниоткуда. Если только
умный-преумный Петр не решает таким образом сразу же отвести от себя подозрения
и настроить ментов на поиск каких-то совершенно других мотивов.
Почему отец Мерцалова наврал про телефон? Или и вправду у
него телефон не работал?
Приезжал Сергей в тот вечер к Элеоноре Ковровой или не
приезжал? И если приезжал, кто его мог там увидеть?
О чем он сорок минут говорил с Гольдиным, вернувшись от
Элеоноры? С утра он провел совещание, все обсудил, все высказал, а сорок минут
– это очень долго. Зачем ему снова понадобился Гольдин?
Почему Гольдины уехали из квартиры Мерцаловых еще до того,
как там появилась милиция? Действительно беспокоились за детей или больше
беспокоились за себя?
Что за история знакомства Сергея Мерцалова и Элеоноры
Ковровой? Ирина в разговоре со мной и секретарша Мерцалова в разговоре с
Полевым упомянули, что в отпуск они всегда, всегда ездили вместе. Как может
мужик, пребывая на курорте с женой и двумя детьми, снять там девицу?
Что за человек отец Элеоноры? Что случилось с его первой
женой? Как она умерла?
Так. А теперь скажите, майор Ларионов, какое отношение все
это имеет к Клавдии Ковалевой, за которой тоже установлена слежка?
Не знаете?
Вот то-то же…
Горячая ванна должна была помочь. Ему всегда хорошо помогала
горячая ванна. Очень горячая, почти кипяток.
В очередном дамском журнале, который он с терпеливым ослиным
упрямством изучал, когда расследовал убийство все того же кутюрье, было
написано, что в кипятке любят мыться исключительно женщины.
Наврала литературная барышня, сочинившая эту статью.
Майор Ларионов тоже очень любил помокнуть в кипятке.
Ванна помогла. По крайней мере он стал меньше себя
ненавидеть, и хорошо, потому что у него не было возможности тратить драгоценное
время на нелюбовь к себе.
И социум, в котором он так и не научился жить, непременно
заметил бы его агрессию и отреагировал бы на нее плохой работой. Ребята решили
бы, что злится он на них, и драгоценное место в их гениальных головах было бы
занято не расследованием, а исключительно мыслями о недовольстве майора.
Он пил кофе, когда позвонил телефон.
Поднимая трубку, он посмотрел на часы. Очень рано, седьмой
час. Кто бы это мог быть?
– Андрей? – пророкотал в трубке сытый бас. – Приветствую.
Полковник Крылов. Не узнал?
– Нет, Толя, – сказал Андрей. – Не узнал. Ты чего так рано?
Дежуришь?
– Дежурю, – подтвердил Крылов со вздохом. – Почти отдежурил.
Андрей, тебе только что звонила… – он зашуршал бумажками, очевидно, отыскивая
нужную, – …звонила Ирина Николаевна Мерцалова. Вдова твоего потерпевшего.
– И что? – спросил Андрей и поставил кружку на стол.
– Она сообщила, что уезжает на дачу. В Москве больше
оставаться не может, и все такое. Адрес: поселок Ильинское, улица
Геологическая, дом три. Сказала, что ты оставил телефон и просил предупреждать
тебя обо всех перемещениях.
– Да, – сказал Андрей. – Все правильно, Толя, спасибо тебе.
– Да не за что, – пророкотал полковник. – Ну что? Теперь в
Ильинку попилишь?
– Попилю, – согласился Андрей. – Куда ж деваться?
– Некуда нам деваться, брат Андрюха! – горестно сказал
полковник. Для всех день только начинался, а для него почти заканчивался. То-то
он и веселился. – Ну, бывай!
– Бывай, Анатолий Петрович!
Андрей положил трубку и по привычке поставил на живот
кружку.
Что это значит?
Она такая дисциплинированная, что даже в омуте своего
чудовищного горя не забыла предупредить милицейского майора о том, что
собирается на дачу?
Или я зачем-то срочно ей понадобился?
Понадобился, решил Андрей. Или меня нужно переводить на
склад.
Она что-то хочет мне сказать, чего не может сказать дома.
Нужно ехать.
* * *
С утра пораньше Оля Дружинина позвонила в три места и везде
договорилась о встречах. Даже договориться и то было не слишком просто.
Не любят нас, грешных. Не хотят с нами разговаривать. У них
беда, а мы лезем с вопросами, кто где был, кто с кем спал, кому что
померещилось.
С утра у Ольги всегда было плохое настроение. От одной мысли
о том, что ей предстоит сделать за день, она начинала сердиться. Иногда она
сердила себя специально. Сердитая, она лучше работала.
Первой в ее списке была Мила Гольдина.
Ольга приехала к ней довольно рано, она только-только
проводила в школу детей.
В квартире был беспорядок, но не стойкий, как поняла Ольга,
зыркнув по сторонам наметанным женским глазом, а такой… новообретенный. Как
будто у хозяйки в последние несколько дней все валилось из рук. Впрочем, скорее
всего так оно и было.
– Я сейчас сварю кофе, – не глядя на Ольгу, сказала Мила. –
Хотите?
– Хочу, – согласилась Ольга.
Морщась, Мила сдвинула в сторону грязную посуду и стала
сыпать кофе в медную армянскую турку.
– У вас курят? – спросила Ольга, без приглашения
пристраиваясь к столу. – Вообще говоря, я могу потерпеть…
– Не надо терпеть! – возразила Мила с досадой и сунула ей
пепельницу в виде бело-розового кролика. На пузе у кролика была пристроена
корзина, в которой нужно было тушить окурки. Это была замечательная, вполне
мещанская пепельница, не похожая ни на одну вещь, которую Ольга видела до этого
в квартире Мерцаловых.
Очевидно, при всем родстве душ и необыкновенной дружбе они
были очень разными людьми – Гольдины и Мерцаловы.
В молчании они подождали, пока вскипит кофе.
– Что вы хотели у меня спросить? – Мила разлила кофе в
чашки. – Мне в двенадцать уже за ребятами ехать, так что…
– До двенадцати я управлюсь, – сказала Ольга, стараясь быть
как можно более приветливой. Собственно, ее интересовал только один вопрос, но
в лоб задать его она не могла.
– Расскажите мне о Сергее Мерцалове, – попросила Ольга,
глядя в бледное лицо. – Просто расскажите, что помните.
– Господи, зачем вам это? – Милу даже передернуло. Как будто
в сильном ознобе она потянула рукава свитера, чтобы спрятать в них руки, и так,
рукавами, взяла чашку. – Он был близким человеком, понимаете? Для нас это…
катастрофа… то, что случилось. Мы с Сашей…
