Он мечтал о собаке все свое детство. Он много раз
представлял ее себе и точно знал, какая она, его собака. Но бабушка болела, и о
собаке не могло быть даже речи.
У него дежурства, ночные бдения, срочные вызовы и
“ненормированный рабочий день”, как это называется в законодательстве о труде.
Какая, к бесу, собака?! Она через неделю сдохнет от тоски и одиночества и будет
совершенно права.
Бывшая жена популярно разъяснила ему, что он – индивидуум,
непригодный для жизни “в социуме” и патологически тяжелый в общении. Именно
этим она объясняла его выбор профессии. “Копаться в отбросах может только
человек, всецело преданный своему делу и сознающий его важность, или неудачник,
пытающийся доказать окружающим свою мнимую значимость”, – говорила она.
На “всецелую преданность” он не тянул и потому автоматически
попал в неудачники.
Вот несчастье-то…
Чай получился слишком крепким, и в желудке опять что-то
загудело, как в пчелином улье. Чего бы такого съесть, чтобы не стошнило?
Он поискал на полках. Ничего. Засохший батон, крупа и
несколько банок с засахаренным вареньем, которое регулярно привозила мама.
Варенье он не любил.
Зато в холодильнике был сыр и одеревеневший от мороза хвост
копченой колбасы.
Интересно, откуда она взялась?
Последние недели он пахал день и ночь, ел в столовой –
страшно вспомнить! – и ни в какие магазины не ходил.
Точно! Колбасу принесла Галка, ночевавшая у него дней пять
назад. Она всегда что-нибудь с собой приносила, зная, что у Андрея есть, как
правило, нечего. Ее муж укатил в очередную командировку, и она выкроила вечерок
для Андрея. Каждые полчаса она звонила няне и проверяла, соблюдает ли няня
указания по правильному воспитанию Галкиных отпрысков. Няня все указания
соблюдала, а Андрей бесился, как всякий индивидуум, непригодный для жизни в
социуме.
Что-что, а жизнь в социуме никак ему не давалась.
Все его раздражало.
Раздражали Галкины звонки и то, что она приперлась к нему не
по какой-никакой великой любви, а от скуки, потому что иметь в любовниках
милицейского майора, человека из совершенно другого мира, в их кругу считалось
чрезвычайно романтичным. А то, что он когда-то вытащил из передряги ее мужа,
крупного мебельного торговца, лишь добавляло ощущениям остроты.
Он злился на себя, потому что втайне мечтал о чем-то совсем
другом, чему не знал даже названия, потому что слово “любовь” было не из его
лексикона.
Он никогда и никому не признавался в этом,
тридцатишестилетний, разведенный, циничный, хладнокровный, злопамятный,
жестокий и удачливый профессионал. Милицейский майор. Масса выносливых и
тренированных мышц, девяносто килограммов живого веса, три пулевых ранения,
сломанный нос, послужной список “отсюда и до заката” – и тайные мечты о толстом
щенке по имени Тяпа и женщине, которая принимала бы его таким, какой он есть.
Без препарирования его психики. Без извращенного, сладкого,
отвратительного любопытства – каково это, переспать с ментом, низшим существом,
у которого только и есть что тренированное тело и для которого женщина из
высшего общества – невообразимый подарок судьбы, с которым он и обращаться-то
как следует не умеет.
Андрей с силой швырнул на плиту чайник. Кипяток плеснул ему
на руку.
Стоп. Хватит. С чего это ты так разошелся?
В университете, где он прилежно учил английский язык, в
какой-то книжонке – Бернарда Шоу, что ли? – ему встретилась поговорка, которую
он вспоминал всю жизнь, и, как ни странно, она его иногда выручала.
“Делай, что должен, и будь, что будет” – вот как примерно
она переводилась. Андрею она нравилась больше всех остальных пословиц и поговорок.
Пить надо меньше, и все будет хорошо.
Он должен попасть к родителям на дачу не позже двух часов
дня, потому что в это время мама, как правило, загоняет семью обедать. Если он
не приедет, его будут ждать, нервничать, голодать, и проблем потом не оберешься.
Значит, у него еще четыре часа, чтобы посмотреть машину, вместе с другом
Витькой сменить ей масляный фильтр, помыться и выбраться за город.
Успею…
Делай, что должен, и будь, что будет.
* * *
Ну слава богу, хоть какое-то разнообразие.
Что-то ее за город понесло, эту аптечную крысу.
Принарядилась даже – сарафанчик нацепила с голыми плечами.
А плечи-то бледные до синевы, как позавчерашний кефир, а
босоножки латаные-перелатаные, а сумка точь-в-точь из кино про семидесятые
годы, а лопатки торчат так, что хочется хлопнуть ее по спине. Вот волосы у нее
красивые. Не то каштановые, не то рыжие, и много их очень, и пострижены они
хорошо – не коротко и не длинно, до плеч, как раз так, чтобы закрыть убогую
тощую шею.
Посмотрим, посмотрим, куда ты направляешься и что тебе там
нужно. Неужели у такой тихой крысы есть друзья или, может, любовник, которого
она посещает раз в месяц? Хотя с ее темпераментом и одного раза в месяц должно
быть много.
В переполненной электричке он примостился сзади нее так, что
ее волосы щекотали ему нос. Конечно, она читала. Ее толкали, пихали, задевали,
сдавливали, а она читала, ничего не видя вокруг. Идиотка.
Он переместился так, чтобы увидеть, что именно она читает,
детектив или дамский роман с эротическими сценами?
Он поставил бы десять баксов, что дамский роман. И пускает
слюни на каждой странице, где описано, как именно герой хотел и любил героиню.
Это как раз для таких, как она, написано, недотраханных, никчемных старых дев.
Конечно, она читала дамский роман. Герой как раз метался по
комнате в припадке страсти или чего-то там еще. Она так увлеклась, что даже не
замечала, как он сопит ей в ухо.
Ему было смешно. Никогда в жизни он не работал с таким
полоумным объектом. Ведь она ни за что его не узнает, если завтра столкнется с
ним нос к носу у своей аптеки или в подъезде.
Надо будет написать в отчете, что по дороге в Отрадное она
запоем читала пошлый романчик. То-то заказчик порадуется.
Освободилось место, и он плюхнулся в крохотное жаркое
отверстие между телами дачников, жаждущих подмосковной природы. Опоздавшие
зароптали, а он проверил, что его подопечная продолжает жадно поглощать свое
чтиво, и сделал вид, что задремал.
Ехать еще долго, жарко, а крыса никуда не денется.
* * *
– Здравствуйте, Елена Васильна! – закричала Клавдия от
калитки. – Это я! Вы мне откроете?
Как всегда, откуда-то выскочили собаки, которых всегда было
полно в этом доме, и маленькая женщина в нарядном сарафане поспешно разогнулась
и шагнула с грядки, где она стояла, наклонившись над огурцами.
