Собаки – в этот раз их было всего две, но огромные, –
радостно скакали у ворот, поднимая клубы пыли и взлаивая от избытка чувств.
– Привет, ребята! – сказала им Клавдия, но войти не
решилась. Елена Васильевна торопливо приближалась, и подол ее сарафана
раздувался, как шлейф.
Маленькая государыня маленького королевства.
– Дима! – закричала она на ходу. – Иди скорей, Клаша
приехала! Нужно собак забрать!
Откуда-то сбоку, из гаража вынырнул Дмитрий Андреевич в
шортах и рваной майке в масляных и керосиновых пятнах.
– Так вот кто это пришел! – сказал он с удовлетворением. –
Нашлась пропажа!
Он оказался у калитки раньше жены и по очереди схватил за
ошейники скакавших собак.
– Сидеть! – сказал он им строго. Собаки посмотрели на него с
умилением и завиляли хвостами. Та, что была побольше и имела вид овчарки,
сделала попытку его лизнуть, но ей это не удалось. Вторая грозно залаяла на
Клавдию, демонстрируя хозяину бдительность.
– Сидеть! – повторил Дмитрий Андреевич. – Кому сказал?!
Очевидно, собаки решили, что сказал он это все-таки не им,
потому что одна из них вдруг припала к земле, намереваясь поваляться в пыли, а
вторая широко ухмыльнулась и залаяла еще громче.
– Никакого сладу с ними нет! – сказала Елена Васильевна и
открыла калитку. – Проходи, Клаша! Дима, ты их держишь?
– Держу, держу! Не бойся, Клаша!
Клавдия нисколько не боялась, совершенно уверенная в их,
собачьем, дружелюбии.
– Почему ты за все лето ни разу не приехала? – строгим
учительским тоном спросила Елена Васильевна. Наверное, именно таким тоном она
разговаривала когда-то с учениками в своей школе. – Смотри, какая бледная. Аж с
зеленью.
– Ничего и не с зеленью, – подал голос Дмитрий Андреевич,
подставляя Клавдии щеку. – С синевой.
Клавдия счастливо засмеялась.
– Знакомьтесь, ребята, – обратилась Елена Васильевна к
собакам. – Клаша, дай им себя обнюхать, только не разрешай ставить лапы.
Собаки дружелюбно обнюхали Клавдию, и таким образом ритуал
знакомства был завершен. Дмитрий Андреевич отпустил ошейники, и обе собаки
первым делом прыгнули на Клавдию. Клавдия зашаталась.
– Назад! – грозно крикнул Дмитрий Андреевич. – Не сметь
ставить лапы!
Клавдия почесала за ухом того, кто был ближе и чья
оскаленная пасть ухмылялась дружелюбней. Потом спросила, как их зовут.
– Тот, что как бы овчарка, – Мухтар. А тот, что как бы
эрдель, – Линда, хотя он тоже мужик. Но переименовывать поздно, он уже привык,
– махнул рукой Дмитрий Андреевич. – Видишь, как давно ты у нас не была! Мухтара
соседи выбросили, когда в прошлом году уезжали в Москву, а Линду Елена на
станции подобрала, еще зимой. Проходи в дом, Клаша! Скоро обедать будем.
– Ты не знаешь, где наши дети? – спросила Елена Васильевна.
– Татьяна, к примеру?
– У нее беда, – сказала Клавдия и засмеялась. – Павлов
проспал. Они с минуты на минуту подъедут, я думаю. За мной заезжать они никак
не успевали, а то бы мы точно к ночи приехали. А об Андрее я ничего не знаю.
Она никогда про него ничего не знала. А спрашивать
стеснялась.
– Ты ужасно бледная, – заметила Елена Васильевна, подходя к
крыльцу. – Купальник взяла?
Клавдия кивнула.
– Тогда иди переодевайся и полежи до обеда в гамаке,
позагорай немножко, – распорядилась Елена Васильевна. – Обедать будем на
террасе. На улице осы.
– Я вам лучше помогу, – заскулила Клавдия. Лежать в гамаке
она не умела.
– Мне нечего помогать. Стол накрыт давно. Щи томятся,
картошка начищена, закуски в холодильнике. Только детей неизвестно где носит.
Слава богу, первый ребенок приехал. Так что – в гамак!
– Может, прополоть чего? – тоскуя, спросила Клавдия.
– Я уж без тебя как-нибудь прополю, – отрезала Елена
Васильевна. – Ты так редко у нас бываешь, девочка, что мне хочется, чтобы ты
отдохнула.
Они были удивительными, родители Тани и Андрея.
Засыпая, тридцатилетняя Клавдия иногда мечтала, чтобы это
были ее родители. И в полусне ей мерещилось, что так оно и есть. Елена
Васильевна – ее мама, почему-то потерявшаяся, когда Клавдия была маленькой, а
Дмитрий Андреевич – папа, и она имеет полное право на их внимание, любовь и
заботу. Она и приезжала-то к ним так редко потому, что до смерти боялась, то
они увидят ее страстную к ним любовь, разглядят ее глупые фантазии, совершенно несвойственные
взрослым людям, и перепугаются или, хуже того, сочтут себя обязанными ее
опекать…
Таня привела ее к себе домой сразу после той картошки, на
которой они познакомились, и Елена Васильевна с чисто учительским пристрастием
моментально выведала у Клавдии все про детдом, общежитие и вселенское
одиночество. Она никогда не сокрушалась и не смотрела на Клавдию “жалостливо”,
но она очень быстро сумела сделать так, что Клавдия стала чувствовать себя в
этой семье как дома.
Ее приглашали на все домашние праздники. В честь дня ее
рождения всегда пекли “большие пироги”, как это называлось в доме Ларионовых и
означало, что готовится не изысканный тортик по рецепту из журнала “Бурда”, а с
вечера заводится тесто в огромной белоснежной кастрюле, выбирается и
обсуждается начинка – сладкая и мясная. А потом целый день в доме пахнет
пирогами, и все томятся, ожидая, когда их подадут на стол, целую гору.
Елена Васильевна и Дмитрий Андреевич всегда были в курсе
всех Клавдиных институтских дел и даже приходили к ней на выпускной вечер, оба
нарядные, красивые и очень похожие на настоящих родителей, которые собрались в
тот вечер в актовом зале. От счастья у Клавдии захватывало дух и щеки горели
непривычным ярким румянцем. И платье они сшили вдвоем с Еленой Васильевной из
куска необыкновенно красивой ткани, которую Дмитрий Андреевич привез из Китая.
Они никогда не жили легко, и Клавдия это знала.
Елена Васильевна до срока вышла на пенсию, чтобы ухаживать
за бабушкой, которая и пятнадцать лет назад была совсем старенькой, Дмитрий
Андреевич работал иногда даже слишком много. Большую семью нужно было
содержать… Дети учились, бабушка старела, и московскую квартиру пришлось
оставить, потому что бабушке в ней было невмоготу, особенно летом. Елена Васильевна
жила как бы на два дома, мотаясь между Москвой и Отрадным, ухаживая за всеми и
успевая везде.
Пироги пеклись, обед являлся на стол вовремя, сад сиял
навстречу ухоженной, ровно подстриженной травой, в которой с ранней весны и до
поздней осени цвели умопомрачительной красоты цветы, и ревнивые соседки
недоумевали, как в средней полосе можно вырастить такие розы и гладиолусы.
Огурцы приходилось солить в бочках, так много их было, тяжелая малина висела на
ветках так соблазнительно-свежо, что при одном взгляде на нее у Клавдии капали
слюни, клубники можно было есть сколько угодно.
