– Замуж не вышла? – спросил он сзади, и ей послышалась в его
голосе насмешка.
Это ее задело.
За десять лет она ни разу не дала ему повод догадываться о
том, как сильно она влюблена в него. Ни разу она не сделала ничего такого, что
заставило бы его хотя бы вспомнить на пять минут о ее существовании.
И все-таки он не должен был задавать вопросы, от которых ей
хочется реветь и топать ногами.
– Не вышла, – ответила она с удивившей его злобой в голосе.
– Все тебя дожидаюсь!
Ему и в голову не приходило, что его вопрос может задеть ее.
Эх, никак он не приспособится к жизни в социуме!
– Меня?! – переспросил он, понимая, что нужно как-то ее
отвлечь. – Так это просто шикарно, Клава. Я как раз в данный момент временно не
женат.
– Ты дурак какой-то, Андрей! – выпалила она и стремительно
ушла в дом.
Он посмотрел ей вслед.
Что-то она сегодня не в настроении. Лучше к ней не
приставать, а то укусит.
Краем глаза он увидел в окошке мать, которая смотрела на
него внимательно и без улыбки.
– Мамуль, привет! – крикнул он, внезапно осознав, как он
соскучился по этому дому и по родителям. Словно сделав над собой усилие, мать
улыбнулась в ответ, и он пошел в дом.
От его шагов цветы на крыльце зашатались, а в старом
бабушкином шкафу жалобно зазвенела посуда.
* * *
Таня с Павловым оставались ночевать, а Клавдия в девятом
часу засобиралась домой.
– Ты что, с ума сошла? – спросила Елена Васильевна. – Только
приехала, и обратно! Переживешь денек без своей Москвы ненаглядной. Останешься,
и дело с концом.
– Правда, Клавка, – протрубила из гамака Таня, – что за
глупости? Завтра вместе поедем. Мы тебя довезем до самого дома. Куда ты сейчас
попрешься на ночь глядя?
– Знаю я вас, – сказала Клавдия весело. Про себя она твердо
решила, что ни за что не останется. – Павлов опять проспит до вечера, и вы на
работу в понедельник поедете, а я куда денусь?
– С нами поедешь, – из кустов подал голос Павлов. Он ел
малину, и вид у него был счастливый. – Какая тебе разница, в воскресенье или в
понедельник?
Ей-то как раз была разница. Павлову не было никакой.
Теща с тестем его уважали, Танька была при нем, что еще
нужно усталому мужику в выходные?
– Сейчас еще раз самовар поставим, – пообещал Дмитрий
Андреевич. – Елен, пироги остались?
– Полно, – ответила Елена Васильевна, – и до мороженого мы
еще не дошли. А завтра шашлык будет, Клаша. Ты же его любишь!
Клавдия обожала шашлык, и поесть его ей выпадало только раз
в году на даче у Ларионовых, но даже такой аргумент, как шашлык, не мог убедить
ее остаться.
– У меня завтра дежурство в аптеке, – неловко соврала она.
Интересно, они догадались, что это вранье, или нет? – Спасибо. Я так люблю к
вам приезжать!..
– Так чего ж не приезжаешь? – спросил Дмитрий Андреевич.
Сидя на корточках, он изо всех сил дул куда-то под самовар. Из самовара во все
стороны летели зола и искры. Подошел Андрей, присел рядом и тоже стал дуть.
– Прекратите, – попросила Елена Васильевна, отмахиваясь от
летевшей в разные стороны золы. – Наш самовар нежный, он этого не вынесет.
– Вынесет, – уверенно сказал Андрей. Из самовара внезапно
повалил дым, словно он решил, что дешевле будет снова разгореться. Андрей
покидал в него шишек и сказал, отряхивая руки: – Я тебя довезу, Клава. Мне тоже
завтра на работу.
Клавдия уставилась на него в смятении. Еще не хватало
провести с ним два часа в машине. Да она с ума сойдет, и ее придется везти не
домой, а прямо в Кащенко!
– Спасибо, – поблагодарила она Андрея под пристальным
взглядом Елены Васильевны. – Тебе, наверное, это неудобно… А мне еще в магазин
зайти нужно…
– Как хочешь, – сказала императрица, – а одну я тебя не
отпущу. На дворе не июнь, темнеет рано. Так что или оставайся, или езжай с
Андреем.
– В магазин я тебя тоже завезу, – пообещал Андрей, залезая к
Павлову в малинник. – У меня в холодильнике можно в хоккей играть – просторно и
холодно.
Возражать было нечего, и Клавдия дала себе слово, что
немедленно заснет мертвым сном, как только они выедут с участка. А проснется
уже в Москве.
– Сейчас чайку еще попьем и поедем, – сказал Андрей из
малинника. – Мам, ты что-то там говорила про пироги…
Они уехали через час, наевшись так, что трудно было дышать.
– Я тебе в пакет сунула остатки пирогов, – напоследок
шепнула Елена Васильевна Клавдии. – Смотри не забудь, положи их на ночь в
холодильник. А утром перед работой разогреешь…
– Спасибо, – пробормотала Клавдия, чувствуя себя худшей из
обманщиц. – И извините меня, что я уезжаю…
– Я все понимаю, – сказала Елена Васильевна строго. – Работа
есть работа…
Андрей о чем-то договаривал с Таней, и Клавдия ужасно ей
завидовала потому, что она может так легко и просто разговаривать с ним,
смеяться и целовать его в щеку.
Дмитрий Андреевич вывел с участка его машину, собаки скакали
вокруг, лаяли и толкались.
– Садись, Клаша, – сказал Дмитрий Андреевич, открывая ей
дверь. – Они еще будут полчаса целоваться.
Клавдия осторожно села в машину Андрея и огляделась. Внутри
она была такой же чистой и ухоженной, как снаружи, и Клавдии приятно было, что
она сидит в машине Андрея.
Какой-то тип в полосатой рубашке стоял на мостике, через
который им предстояло проехать, возвращаясь в Москву, курил и сплевывал в воду.
Что-то в его облике вдруг насторожило Клавдию, и она взглянула раз и потом еще
раз.
В детдоме, а потом в общежитии ей приходилось все время быть
настороже. Чуть зазеваешься – и пиши пропало. Хорошо, если просто побьют, а не
зарежут. Привычка оглядываться по сторонам и замечать все, что происходило
вокруг, была у нее в крови. Инстинкт самосохранения не раз спасал ей жизнь, и,
даже прожив несколько лет в относительной безопасности, она всегда слушалась
этого своего инстинкта…
Она видела этого мужика в полосатой рубашке раньше.
Где?
Шум проводов, Танин смех, громкие голоса, собачий лай и
урчание двигателя мешали ей сосредоточиться. Она закрыла глаза.
Дело не в рубашке, хотя таких дешевых полосатых одеяний этим
летом в Москве было просто неприлично много. Должно быть, какая-то турецкая
фабрика запустила новую линию. Но она отчетливо помнила именно типа, а не
рубашку.
