Мама права — ни в коем случае никого нельзя «допускать до
себя». «Допущенные» немедленно наглеют и садятся на шею.
— Мне нужно вернуться в номер, — холодно сказала она.
— Как угодно, — тут же отозвался Тучков Четвертый. — Может
быть, пройдем… над рекой?
Над рекой так над рекой, шут с ним.
И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничать
и вообще разговаривать не станет, не то что целоваться, пусть идет к своей
Малышевой и…
— Смотри!
Марина схватила Федора за руку.
Над обрывом, по самому краю, степенно вышагивали лошади,
выступив из-за деревьев. На спинах у них покачивались отдыхающие. Некоторые
сидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно и
свободно. Какой-то мальчишка — маленький совсем! — сидел в седле впереди отца,
и они держали поводья вместе. Большие руки, а сверху маленькие замурзанные
ручки. Мальчишка подпрыгивал от счастья и все время оглядывался и верещал, а
отец наклонялся, причем видно было, что наклоняться ему неудобно, и что-то
говорил ему в макушку. Третьим от конца был Вадим.
— Она рыдает, — задумчиво проговорил Федор Федорович, — а он
катается. Занятно.
Марина рассматривала лошадей, и ей было все равно, что именно
он говорит.
— Федор, а мы можем покататься?
— Ну, конечно.
— Ты уверен?
— Ну, конечно.
— А это… трудно?
— Нет. Они же шагом идут.
Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не могла
оторвать от них глаз. Почему-то никогда раньше ей не приходило в голову, что
лошади — это так красиво!
Самая первая черная — или как надо говорить? Вороная? —
которую вел в поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачивать
обратно к лесу. Все остальные двинулись за ним.
— Так не слишком интересно кататься, — констатировал Федор
Федорович. — Но для первого раза, конечно, можно. Впрочем, для первого можно и
на плацу.
В следующую секунду что-то случилось.
Лошадь Вадима вдруг взвилась на дыбы. Марина ахнула.
Закричал мальчишка, который сидел впереди отца. Юноша в кепочке еще только
поворачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все сильнее молотила в воздухе
передними ногами и злобно и коротко ржала.
— Ах ты! — закричал на нее юноша и побежал, доставая из-за
голенища слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и затанцевали над
обрывом.
— Федор!
Лошадь ударилась копытами о землю, странно изогнулась,
поддала крупом, и от этого движения Вадим пробкой вылетел из седла.
— Федор!!
Вадим упал очень неудачно, спиной в обрыв, упал и покатился,
и за ним поднималась пыль, а люди кричали, и мужик с ребенком в конце концов
спрыгнул на землю и быстро ссадил мальчишку. Марина видела, как тот стоит на
земле среди движущихся лошадиных ног — странно маленький и беззащитный.
Лошадь унеслась в лес — болтались поводья, и стремена
цеплялись за кусты. Юноша, потерявший свою кепочку, метался между испуганными
животными. Какая-то женщина пронзительно завизжала.
Почему-то Марина вдруг увидела среди лошадей Федора Тучкова
Четвертого и даже оглянулась, потому что до этого он стоял рядом с ней. Он
хватал поводья и пытался удержать животных, а лошади задирали морды, косили
глазами, как будто разом обезумели. Снизу, из-под обрыва, мчался кто-то в
подвернутых тренировочных штанах, и еще кто-то бежал, и тот самый мужик как
из-под земли вырос перед Мариной и сунул ей в руки перепуганного мальчишку.
Мальчишка был увесистый и громко ревел — на одной ноте.
Марина отбежала с ним подальше.
— Тише, тише, маленький, — приговаривала она, — тише, тише…
Все в порядке. Это лошадки играют. Играют лошадки.
Все кончилось в одну секунду.
Изнутри плотного облака пыли вдруг вышел Федор Тучков, держа
под уздцы двух потных лошадей. Они больше не задирали морды и не дрожали, шли
спокойно, только уши у них ходили и раздувались ноздри. Отец мальчишки оказался
как бы с другой стороны, и он пытался снять с лошади какую-то тучную даму в
панаме.
— Видишь, видишь? — спрашивала Марина у мальчишки. — Все
обошлось, все хорошо.
Мальчишка больше не гудел, только длинно всхлипывал и
прижимался к Марине боком, и она обнимала его и чувствовала, как дрожит маленькое
тельце.
Федор Тучков передал поводья тому самому типу в подвернутых
тренировочных штанах, подоспевшему снизу, а сам ринулся с обрыва, осыпая за
собой огромные неровные пласты песка.
— Федор!! — закричала Марина и закашлялась от пыли.
Люди кое-как спускались на землю, доходили до травы и
почему-то садились на нее, как будто только что пережили катастрофу самолета.
— Спасибо вам, — подскочивший молодой мужик схватил своего
мальца в охапку и крепко прижал к себе.
Малец пискнул:
— Папочка! — И обнял его за шею, и прижался, и уткнулся, а
потом пристроил подбородок на плечо и уставился на Марину блестящими глазами.
Отец тоже посмотрел.
— Испугались?
— Очень.
— А мы с женой утром поссорились из-за этих лошадей! Она
говорит — не ходи, опасно, да еще с Сашкой. А я говорю — чего там опасного!
— Что случилось? Вы не видели?
— Да у одного лошадь как взбесилась! Ну и остальные
переполошились. Пошли, Сашка, скорей к матери, а то она как узнает, так тоже…
переполошится! Пошли, Сашка!
Тут Марина вдруг вспомнила про Вадима и про то, как страшно
он упал и покатился в обрыв и как Федор Федорович, осыпая огромные пласты песка
и смешно перебирая ногами, побежал под горку. Она вскочила, ринулась за ним,
даже оттолкнула кого-то с дороги, чего никогда раньше не делала. Небольшая
толпишка стояла на краю обрыва, и еще одна — побольше — обнаружилась, когда
Марина заглянула вниз, и по пляжу кто-то бежал, и лица у всех были одинаковые
испуганно-любопытные.
Федора Тучкова Четвертого нигде не было.
Марина стала осторожно спускаться прямо здесь, где песчаные
острова обрушивались из-под ног бесшумной лавиной. До лесенки ей бежать не
хотелось. Только бы нога не подвернулась и не зашлась от боли.
На половине спуска она не удержалась, взмахнула руками и с
размаху села в песок. Немного проехала в песчаной лавине и оказалась у ног
Павлика Лазарева.
