Голос звучал все отчетливее, но слов по-прежнему не
разобрать. Казалось, что Павлик говорит один, произносит какую-то длинную речь.
Лекцию, что ли, читает?!
Со стороны аллеи, по которой под ручку шли заговорщицы,
беседку закрывала хилая, но раскидистая елка, и разглядеть, что происходит за
тонкими ветками и трухлявой белой решеткой, было невозможно.
— Ну что? — одними губами спросила Марина.
— Дойдем до конца и пройдем еще раз, — беззвучно ответила
Юля.
— Ничего не видно!
— Если не увидим, попробуем с другой стороны!
Марина посмотрела в «другую сторону». Со всех «других»
сторон беседка оказалась окружена плотными зарослями папоротника и крапивы.
Крапива была сочная и самодовольная, как будто приготовившаяся жалить. Темно-зеленые
скрюченные макушки доставали примерно до пояса.
Марина ни за что не полезла бы в нее, но любопытство,
любопытство!
В беседке все смолкло, и они приостановились, вцепившись
друг в друга и стараясь не дышать. От того, что старались, сопение выходило
особенно громким, даже каким-то смачным. Юля пнула Марину в бок локтем. Марина
вдохнула и больше не выдыхала.
В беседке опять забубнили, и они пошли. Марина тихонько
выдохнула. Теперь невыносимо хотелось курить — наверное, от напряжения.
— Давай свернем.
— Куда?
— Туда. — Юля подбородком показала в крапиву. — С дорожки мы
ничего не увидим.
Глаза у нее горели сыщицким азартом. Марина жалела, что
ввязалась в эту авантюру.
Ее мама и бабушка были твердо убеждены, что Марине не должно
и не может быть никакого дела до окружающих. Интересоваться чужими проблемами —
недостойно и обременительно. Занимайся лучше своими.
Марина, не глядя на Юлю, решительно полезла в крапиву,
которая не менее решительно ужалила Маринин голый локоть. Потом бок. Потом шею.
Потом подмышку. Потом щеку. Щека немедленно и ужасно зачесалась. Марина
почесала ее, потом подмышку, потом шею, потом бок.
Юля сзади тихонько ахнула, и Марина злорадно подумала, что и
ей не сладко.
Верхушки крапивы качались из стороны в сторону, как пальмы в
фильме Стивена Спилберга, когда через них ломился тираннозавр.
— Тихо! — Ветхая решетка была уже совсем близко. Юля сзади
замерла, кажется, не успев опустить на землю ногу.
В беседке наступила тишина, а потом Павлик снова забубнил.
Марине показалось, что она слышит слова «убью» и «сука».
Господи боже мой, лучше бы «мышьяк» — хорошее, глубоко
преступное слово!
Они добрались до серых досок, уложенных «елочкой». Все тело
чесалось и невыносимо горело, как будто Марина долго сидела на муравьиной куче.
Доски кое-где покрыты скрученными чешуйками старой белой краски.
В беседке молчали.
Юля дернула Марину за руку, и та оглянулась.
Юля показала вверх. Очевидно, это означало, что Марина
должна взобраться на деревянную реечку, которая опоясывала беседку, и заглянуть
внутрь. Реечка была прибита довольно высоко и казалась не слишком надежной.
Чтобы стать на нее, придется ухватиться за ветхий подоконник, навалиться на
него животом. Интересно, обломится рейка или нет? Если обломится, Павлик
выскочит, и тогда им несдобровать. Вся затея пойдет насмарку. Он поймет, что
они за ним следили, станет осторожным и ничем себя не выдаст. В том, что
преступник именно он — вместе с его мамочкой! — Марина уже не сомневалась.
Пожалуй, она точно знала и кто жертва.
Марина наугад сунула Юле рюкзак, ухватилась за шершавые
доски и нашарила сандалией реечку. Вроде бы держится. По крайней мере сразу не
отвалилась.
Осторожно, по сантиметру, Марина стала поднимать себя над
стенкой беседки. Под носом у нее сильно пахло пылью от старых досок.
Ветер нагнал облаков, солнце нырнуло в них, и стало совсем
темно, как будто наступило затмение.
Она осторожно выдвинулась из-за стенки, и прямо перед ее
глазами за трухлявым переплетом оказался Павлик — светлые шорты и черная
бандитская майка. Сосна лезла в ухо, кололась. Марина оттолкнула ее рукой.
Павлик молчал, и его неведомый собеседник тоже молчал,
невозможно было разглядеть, кто это, — человек стоял в самом темном и дальнем
углу, просто тень.
Юля сзади потянула ее за штаны, и Марина отмахнулась.
Кажется, она попала сообщнице по носу, потому что послышался короткий сдавленный
хрюк, и все смолкло.
— Завтра же, — проговорил Павлик, и его голос громом грянул
в странной предгрозовой тишине. — Завтра же, я сказал.
Тень в углу завозилась, завздыхала и промолчала.
— Больше я не жду, хватит с меня. Ну хватит уже!
Марина подтянулась повыше, навалилась животом, чтобы
рассмотреть того, неведомого, и, конечно, проклятая рейка у нее под ногой с
предательским и очень громким треском подломилась, как будто выстрелил
пистолет.
Павлик стремительно обернулся, и Марина увидела, что в руке
у него на самом деле пистолет.
— А-а-а!!!
Спиной она повалилась в заросли крапивы, разодрала бок о
какой-то сук — от боли свело затылок.
— Твою мать!!
Павлик изнутри рванул трухлявую решетку, посыпались щепки,
прошлогодние листья и еще какой-то мусор, но решетка устояла.
— Бежим!!
Марина перекатилась на четвереньки. Юля была далеко впереди,
она и вправду бегала быстро. Марина кое-как вскочила на ноги и неуверенно
побежала, оступаясь, путаясь в папоротнике и крапиве, которая жалила все
безжалостнее. Или ей так казалось? Ветки хлестали по лицу и голым рукам,
свирепый топот за спиной все приближался, и так далеко было до людей, до
спасительной санаторной дорожки, где в большой будке жила черная собака, а в
будке поменьше рыжая собака, и вечером, когда спадала жара, они по очереди
лениво гавкали на гуляющих!
— Быстрее, быстрее!
Васнецовский лес расступался, вокруг как будто светлело, пот
заливал глаза, и что-то текло по боку, как будто она упала в воду, а не в
крапиву.
С разгону они выскочили на асфальт, изнемогая, пробежали еще
немного и оказались прямо перед сеткой теннисного корта.
На корте были люди. Господи, спасибо тебе!..
С этой стороны калитка отсутствовала, а сетка оказалась
высока. Проламываясь через сирень, как тираннозавры, порождение
неконтролируемого режиссерского воображения, они добежали до ворот. Ворота были
закручены цепью и закрыты на висячий замок и тоже заложены сеткой, зато по
сваренным чугунным прутьям можно попытаться перелезть.
