— Сейчас будет щипать, не дергайся. Вообще-то, если бы я
уединился в беседке с девушкой, а какие-то безумные стали бы за мной
подсматривать, я бы, пожалуй, тоже рассердился
В боку стало так больно, что глаза полезли на лоб.
Марина прижала к ним ладони. Воздух не проходил в горло,
потому что боль стиснула и его, скрутила, завязала узлом.
— Сейчас все пройдет. Дыши ртом.
— Он не с девушкой, — хрипло дыша, сказала Марина. — Не с
девушкой. Он бандит и шантажист.
Холодная капля проползла по виску, скатилась на шею.
— Ты что-то услышала?
— Он сказал — завтра же. Больше ждать не могу… Потом эта
штука подломилась, и я упала, прямо в крапиву, и, кажется, поранилась обо что-то.
— Не кажется, а точно.
— И мы побежали.
— И ты видела у него пистолет?
— Да.
— Он держал его в руке, когда разговаривал? Или потом
вытащил, когда под тобой что-то подломилось?
— Не знаю. Я не заметила. Когда он повернулся, у него точно
был пистолет.
Она вдруг снова увидела это движение: человек поворачивается
к ней, блестит пистолет, и узкое дуло с черным зрачком — Марина никогда не
думала, что оно такое узкое, пистолетное дуло, — упирается почти в ее живот.
— Марина.
Почти в живот. В мягкие беззащитные ткани. Самое уязвимое
место.
— Марина.
Легко ему говорить, жалобно подумала она. В него-то никто не
целился из пистолета!
— Чья это была идея?
— Какая?
— Подсматривать за Павликом.
— Моя. Или Юлина. Или наша общая.
— Чья?
— Я не помню.
— Иди и умойся. И не трясись ты так, ничего страшного с
тобой не случилось.
— Мне… больно.
— Пройдет.
Он несколько секунд постоял рядом с ней, выжидая, что она
пойдет умываться, но она не двигалась с места, и тогда он поднял ее за локоть,
отвел в ванную и умыл.
На полочке стояли странные пузырьки, пахло Федором Тучковым,
и полотенца висели с другой стороны.
— А… где мы?
— Мы в ванной.
— Нет, в другом смысле. В глобальном.
Федор Тучков усмехнулся в зеркале. Марина видела его лицо —
загорелое — и свое — бледное, веснушчатое. На щеке красный толстый волдырь. На
шее еще один. На плечах волдырей не счесть. Даже за краем белого лифчика
волдырь. Марина оттянула атласную полоску и посмотрела.
Ну точно. Волдырь.
Тут в зеркале она поймала еще один его взгляд.
Караул! Помогите!
Она стоит в чьей-то чужой ванной, в одном лифчике, а рядом с
ней чужой мужчина, которого она навсегда исключила из жизни! Он стоит у нее за
спиной, смотрит на нее в зеркале, и у него странное сосредоточенное выражение
лица, и это двойное присутствие — за плечом и перед глазами — как будто
полностью лишает ее свободы.
Вы окружены. Сопротивление бесполезно.
Марина заметалась. Он учтиво посторонился. Она свалила в
ванну одно полотенце, второе упало ей на голову, она стянула его и моментально
в него завернулась.
Только чтоб он не видел. Только чтоб его взгляд не был таким
сосредоточенно-мужским.
— А где моя… майка?
— Нигде. Ее больше нет. Я дам тебе другую.
— Федор Федорович, мне надо идти. Все мои вещи у меня в
номере. Я могу сама достать, а вы не ходите.
— Я не собираюсь никуда идти, — громко сказал он уже из-за
двери. — Я дам тебе свою майку. Поносить.
— Спасибо, но это невозможно.
Боже, что скажет мама! И бабушка не переживет! Господи, как
узнать, большая у нее там рана или не очень? Заживет она до Москвы или так и
останется? Если останется, мама непременно все выпытает — Марина никогда и
ничего не умела от нее скрывать! — и еще драгоценная шляпа из итальянской
соломки, когда высохла, стала похожа на перестоявшую сыроежку.
— Руки вверх!
Марина ахнула и задрала руки — вот как ее запугал бандит
Павлик! Полотенце упало. Федор подхватил его. Мягкая ткань скользнула по рукам,
по груди, по животу. Марина зажмурилась.
— Давай чай пить.
— Что?
— Чай.
И тут ей так захотелось чаю, большую-пребольшую кружку, и
хорошо бы с лимоном, что она позабыла об опасности, и о маме, и о шляпе из
итальянской соломки, и потащилась за Федором Тучковым в комнату и позволила
усадить себя в кресло, и взяла у него сигарету — как индеец наваху трубку мира.
От сигареты моментально зашумело в голове.
— Рассказывай.
— Что?
— Как что? Все. Твое появление на корте было несколько
неожиданным и волнующим, я бы сказал. Я, признаться, ничего не понял. Я играл в
теннис с Владимиром Петровичем, потом смотрю — кто-то через забор лезет, хотя в
двадцати метрах калитка! Думал, что молодежь развлекается. Думал, сейчас по шее
дам, чтоб играть не мешали. Оказалось, что это вы с Юлей возвращаетесь с
прогулки. У тебя бок в крови, майка разодрана, и вообще ты то и дело норовишь
свалиться в обморок. А сама на заборе. Я думал, что мне не удастся тебя от него
оторвать.
— От кого?
— От забора. Как ты туда попала?
Марина закрыла глаза. Шум в голове прошел, стало повеселее.
— Я же тебе говорила! За нами гнался Павлик. Он хотел меня
застрелить, когда увидел, что я подсматриваю. В меня раньше никогда не целились
из пистолета. Это очень страшно.
— Я знаю.
— Откуда?
— Вспомни, он держал пистолет в руке или вытащил его из кармана?
— Не знаю. Держал, наверное.
— То есть он разговаривал с кем-то и держал его на прицеле?
— Да. Наверное, да.
— Занятно.
— Федор, ты можешь мне не верить, но я…
— Я верю. А с кем он разговаривал, не разглядела?
