Ну и что? Ну и недельный, ну и санаторный! Чем плохо? Вроде
всем хорошо, удобно очень. Он свободный человек. Профессорша тоже не обременена
ни супругом, ни малютками, все будет «как у больших» — мило и корректно, с
милым и корректным расставанием, когда кончится отпуск.
А там Москва, работа, конец лета, «немного солнца в холодной
воде», теннис по субботам, громадное серое здание, бесконечный коридор с
бесконечным числом дверей — сколько ни убирай членов из последовательности, она
все равно останется бесконечной!
Что делать? Как быть?
Что должен делать мужчина сорока двух лет от роду, женатый,
разведенный, если ему внезапно и очень сильно захотелось повезти девственную
профессоршу на дачу и там познакомить с дворнягой по имени Луи-Филипп — мать
нашла на помойке пропадающего щенка и притащила домой? Отец недолго бубнил, что
это не дом, а проходной двор, и повез щенка в ветлечебницу за паспортом и
прививками. А с дачи чтобы они непременно поехали домой — в их общий,
неведомый, несуществующий дом, — и валялись бы на диване, пока показывают
позднюю воскресную киношку, и прихлебывали чай из одной кружки, потому что лень
идти за второй, а потом тискались под жарким одеялом, а потом спали как убитые,
дозанимавшись любовью до звона в ушах!
Что делать, если все не ко времени, и странно, и часовой
механизм был запущен, еще когда они целовались в бассейне, и он тогда думал,
что она его оттолкнет, а она обняла?
Что делать, если он вообще не знает — как?! Как быть с
женщиной, которая, отводя несчастные глаза, призналась, что «никого и никогда»,
а потом смотрела на него как на заморское чудо?!
И он еще должен тащить ее с забора, переодевать на ней
майки, трогать розовую, гладкую, теплую кожу на боку, как раз там, где
начинается изгиб бедра, и делать при этом джентльменский вид, и «сохранять
лицо», и внятно отвечать на вопросы, и вообще геройствовать по полной
программе, потому что это именно то, чего от него ждут!
Сто лет он не шел ни у кого на поводу и не делал того, чего
от него «ожидали».
Зря он решил тогда, что она может быть ему полезна. Поздно
теперь перерешать, потому что часовой механизм пущен, секунды тикают, время
уходит.
Видит бог, он перерешил бы, если бы мог!
Она споткнулась впереди, и он корректно поддержал ее под
локоть — продолжая геройствовать по полной программе!
— Это нога, — сказала Марина, чтобы нарушить молчание, потому
что он странно молчал. Это заставляло ее волноваться.
— Болит?
— Нет. Не очень.
— Конечно, было бы лучше, если бы ты не скакала по лесу.
— Федор, как ты думаешь, а Павлик мог разговаривать с
Геннадием Ивановичем?
Тучков Четвертый пожал плечами.
— Что это значит?
— Это значит, что я не знаю. Ты видела хоть один раз, чтобы
Павлик с кем-нибудь разговаривал? Ну, кроме того случая, когда он разговаривал
с нами на стоянке?
— Он специально ни с кем не разговаривает, потому что он…
— Убийца и бандит, — перебил Федор Федорович. — Значит, это
Геннадию Ивановичу он угрожал пистолетом? И Геннадию Ивановичу говорил, что
завтра последний срок и больше ждать он не может? Если так, то при чем здесь
Вероника?
— Вероника? — неуверенно переспросила Марина.
— Ну да. Ты считала, что Павлик и его мамаша шантажируют
Веронику. И Геннадия Ивановича тоже? И покойника, того, первого, тоже
шантажировали?
— Кстати, Геннадий Иванович зачем-то следил за нами в лесу,
— язвительно напомнила ему Марина. — Зачем? Что он хотел услышать?
— Ты уверена, что он именно следил?
— Ну, конечно! Что он еще мог делать в кустах?! — Тут ее
внезапно осенило, и это было так ослепительно и ярко, что она даже остановилась
и схватила его за руку.
Федор посмотрел на ее пальцы, взявшиеся за его запястье.
Черт ее побери. Черт ее побери совсем.
Зачем она его трогает? Женщина тридцати пяти лет, какой бы
неопытной она ни была, не может не понимать, что мужчина расценивает эти…
хватания совершенно определенным образом и совершенно определенным образом же
на них реагирует!
— А что, если Геннадий Иванович, Павлик и Валентина Васильна
— все трое…
— Шантажисты? Преступники?
Марина посмотрела на него. Он не улыбался.
— Ну, да. Шантажисты и преступники. Так бывает! И они
прикончили своего четвертого… коллегу, а потом решили избавиться от Вадима,
потому что тот о чем-то догадался.
— Вот о чем я никак не могу догадаться, так это о том, зачем
Веронике понадобилась инсценировка с телефонным звонком.
Марина замерла посреди малинового коридора, и рот у нее
приоткрылся.
— Ка-какая инсценировка? С каким телефонным звонком?!
— За обедом она разговаривала по телефону. Щебетала про
университет и постоянно повторяла что-то вроде «дуся и любовь моя».
Марина отлично это помнила. Она даже похвалила себя за то,
что оказалась проницательнее Федора Тучкова, который заподозрил было, что у
Вероники любовное свидание — ночью, под санаторным забором! — а умная Марина
была уверена, что Вероникин «роман» в Москве, а вовсе не на Волге-реке!
— Что значит — инсценировка, Федор?! Она разговаривала с
приятелем, все это слышали!
— Все слышали, что она разговаривала, но никто не слышал,
что с приятелем.
Марина смотрела на него.
— Телефон у нее упал, — продолжил он негромко. — Я его
поднял.
— Ну и что?
— Дата последнего вызова — вечер вчерашнего дня.
— Откуда ты знаешь?!
— Это очень просто. Телефон фиксирует все вызовы, ставит
время и продолжительность разговора. Чтобы это уточнить, нужно нажать одну
кнопку. Я ее нажал и уточнил.
— Да, но… он же звонил!
— Марин, это очень просто. Ты набираешь что-то вроде «тон
звонка» и нажимаешь «о'кей». Он начинает звонить. В это время можно сказать
«алло», и будет полная видимость звонка.
— Да, но… зачем?! Зачем?!
— Я не знаю, — признался Федор Тучков. — На сегодняшний
момент это самое непонятное, потому что разговор был совершенно бессмысленный.
То есть абсолютно. Дуся, я тебя люблю, сходи в деканат, скука смертная… Разве
что…
