— А почему не вошли?
— Не знаю. Наверное, я об этом не подумал.
— Послушайте!
Остановилась она неудачно. Где-то поблизости скорее всего
располагалась военная база всех местных комаров, потому что тучи их теперь
вились вокруг Марининой физиономии, так что воздух тоненько звенел. Она начала
отмахиваться, и напрасно, потому что остановиться уже было невозможно, и через
пять секунд она махала руками, как ветряная мельница. Федор Тучков беспокойно
следил за ее движениями и время от времени отшатывался, как бы непроизвольно.
Нельзя быть убедительной и солидной, да еще неприступной и
холодной, когда во все стороны размахиваешь руками!
— Я не хочу, чтобы вы за мной таскались!
— Наверное, нам лучше идти, иначе нас здесь съедят.
— Я приехала отдыхать и не желаю, чтобы мне мешали!
— У вас на правой щеке три комара.
— Я пять лет не была в отпуске! Я не признаю никаких
курортных знакомств!..
— Должно быть, это оттого, что здесь низина.
— Мало того, что я в первый же день нашла труп и теперь на
меня все смотрят как на экспонат в музее, еще вы таскаетесь за мной!
— Боюсь, долго нам не продержаться.
— Я ехала так далеко от Москвы просто затем, чтобы
отдохнуть! Я не хочу ни с кем общаться, я и так общаюсь целый год, а сейчас я
просто хочу отдохнуть!
— Нужно было мне захватить какое-нибудь средство. Но я не
предполагал, что мы будем… прогуливаться по лесу.
Тут Марина внезапно услышала, что он говорит.
— Никто не прогуливается с вами по лесу! Я пытаюсь вам
объяснить, что не нужно за мной ходить! Я не хочу! Вы понимаете человеческие
слова?
— Смотря какие, — неожиданно заявил Федор Тучков, — а у вас,
по-моему, мания величия. С чего вы взяли, что я за вами… таскаюсь?
Марина перевела дух и с досадой шлепнула себя по голой шее.
— Шли бы тогда с Вероникой!
— Вероника шла на корт. Мне нужно домой. То есть в номер. И
что тут такого?
Н-да. Ничего «такого» в этом, пожалуй, нет. Просто он ее
раздражает. Так раздражает, что она ведет себя неприлично.
— Извините, — буркнула Марина, отплевываясь от комаров,
которые лезли в рот, нос и уши. Руки и шея горели и чесались, под волосами как
будто что-то шевелилось.
Надо бежать!
Она бросилась по дорожке вверх, подальше от комариной
военной базы. Федор не отставал.
— У вас, наверное, работа связана с людьми, — миролюбиво
предположил он у нее за спинкой, — и вы от них устаете.
Он предлагал прекрасное оправдание ее хамству и настойчивым
попыткам убедить его в том, что он за ней таскается. Ей нужно было только
согласиться — да, устает.
— Да ни от кого я не устаю! — с досадой возразила Марина,
как будто черт тянул ее за язык. — Я работаю с бумагами, а не с людьми!
Самое смешное, что это не правда, работала она больше с
людьми, чем с бумагами, но ей очень не хотелось, чтобы он бросал ей
спасательный круг и оправдывал ее хамство!
Она ловко и изящно — по крайней мере ей хотелось так думать
— перепрыгнула через толстую ветку, упавшую поперек дороги, просторная штанина
зацепилась за какой-то сук, подло торчавший из ветки, ткань затрещала, ногу
дернуло назад, и Марина плюхнулась на колени, прямо на мокрый потрескавшийся
асфальт. Правая коленка, много лет назад разбитая на лыжах, угодила на какой-то
каменный выступ, и Марина взвыла от боли.
Потемнело в глазах. Стало нечем дышать. В затылок как будто
вбили кол.
— Что же вы так! Как же вы так! Ушиблись? Покажите ногу!
Все эти восклицания она слышала сквозь ровный шум боли в
ушах и посильнее закусила губу. Губа была соленой и мокрой.
— Вставайте! Держитесь за меня и вставайте! Попробуйте.
— Я пробую, — сквозь зубы сказала Марина. Первая волна боли
отхлынула, оставив только унижение и тошноту.
Взявшись рукой за пестроцветный спортивный костюм, она
кое-как поднялась и подышала ртом, чтобы прогнать тошноту.
Федор Федорович крепко держал ее за локоть и намеревался
закинуть его себе за шею, чтобы тащить Марину, как водят раненых в кино.
— Что ж вы прыгаете и не смотрите куда!
— Я без очков вообще плохо вижу!
— Тогда почему вы ходите без очков?
На это Марина ничего не ответила, только сказала:
— Отпустите меня!
— Вы уверены, что у вас… ничего не сломано?
У нее была сломана гордость, да и то не сломана, а так, чуть
поцарапана, но она не стала сообщать об этом Федору Тучкову.
Она решительно сняла свой локоть с его шеи, пристроила сумку
и похромала за кустик, к поваленному толстому черному бревну.
Федор постоял-постоял и потащился за ней.
Держа ногу на весу, Марина присела на бревно и осторожно
задрала штанину — коленка была грязной, красной и, кажется, уже опухала.
— Черт, — с тоской сказала Марина и зачем-то подула на нее,
как в детстве, когда на все раны достаточно было подуть, и боль проходила.
Сейчас ничего не изменилось. Или все дело в том, что дуть
должна была непременно мама?
Марина потрогала кожу, сморщилась, зашипела, и тут у нее
перед носом опять оказался Федор Тучков.
— Дайте я посмотрю, — деловито предложил он и полез к ее
коленке.
Марина отдернула ногу:
— Не надо ничего смотреть! Я… посижу пять минут, и все
пройдет.
— А если не пройдет, мне придется нести вас в медпункт.
Между прочим, дорога туда пролегает как раз через центральный вход, —
неожиданно добавил он. — Хотите, чтобы я нес вас в медпункт через центральный
вход? Там, наверное, народу еще прибавилось.
Не отрываясь от ноги, которую она баюкала и убирала у него
из-под носа, Марина внимательно на него посмотрела.
Может, он не дебил? Может, он только производит такое
впечатление? Может, на самом деле он очень умный?
По крайней мере наблюдательный — это точно.
— Это вы во всем виноваты, — неожиданно бухнула она, — черт
бы вас побрал!
