— Все от чувств-с, — поддержал Генрих Янович. — Такое
смятение ума у них делается, что себя не помнят-с.
Марина улыбнулась потихоньку.
— Вторая наша парочка, — ни с того ни с сею вступил генерал
Тучков, о котором все забыли, — это Оленька и Геннадий Иванович. Прошу
прощения.
Геннадий Иванович покраснел пятнами и независимо подтянул
пояс штапельных брючат.
— О как! — задумчиво провозгласил Павлик. Огромной ручищей
взял Веронику за штрипку джинсов, притянул к себе и поставил рядом.
Элеонора ахнула. Валентина захохотала басом.
— Па-азвольте! — очень грозно крикнул Геннадий Иванович. —
Па-азвольте!
Оленька куталась в шальку, молчала, прятала глаза. Свеча
горела на столе, свеча горела.
— Нет, Геннадий Иванович, — успокоительно сказал Тучков
Четвертый, — я вовсе не собираюсь вас… в чем-то обвинять. Правда. Просто ваши…
шатания по лесу тоже сбили меня с толку. У вас в лесу были романтические
свидания?
— Мама, пойдем отсюда, — из платка сказала Оленька и
проворно поднялась.
— Ольга Павловна! — умоляюще попросил Тучков и простер руку.
— Сядьте. Вы… не переигрывайте, ладно? Маменька ваша давно в курсе дела, верно,
Элеонора Яковлевна? Она вас и на свидания провожала, и ситуацию контролировала.
Возле корта с корзиной. Верно?
— Прибежала из деревни, а ее нету, — пробормотала Элеонора,
— ну, думаю, ушла! Я и давай ее искать — нету нигде! Ну с Мариночкой мы
поговорили, я побежала вокруг, смотрю — идет моя красавица! Она у меня такая…
слабенькая. Нервная. Ее сторожить надо. В пошлом году в чем была из дому ушла,
а все потому, что любовь такая! Ну а кавалер, как водится, подонком оказался.
Через три дня привел. Забирайте, говорит, ваше сокровище, видеть больше не
могу. Подонок, подлец! Если б папа в силе был, мы бы ему!
— Мама! — простонала Оленька.
— А что такое? — удивилась Элеонора Яковлевна. — Подонок, и
все, а ты все равно самая лучшая, самая раскрасавица! Только кушаешь плохо!
Скушай белый наливчик!
— Не хочу, мама!
— А в Чуева Ольга Павловна тоже… влюбилась?
— В какого такого Чуева?
— В того, который потом утонул в пруду, — объяснил Тучков
Четвертый.
— Ах! — выдохнула Оленька и повалилась на заранее
присмотренное место — в обморок.
Элеонора Яковлевна подскочила и стала махать перед
Оленькиным носом платочком, и хлопотать, и дуть, и хватать вялую руку.
— Оленька всего-то ему улыбнулась и заговорила. А он,
подлец, потом в магазине ей грязные намеки делал! Она не в себе пришла,
ласточка моя! Такая нежная!
Марина знала, что никак нельзя смеяться, но было так забавно
и в то же время жалко всех участников этого водевиля, который поначалу казался
драмой, что она стала усиленно тереть нос — чтобы не улыбаться.
— Спички ваши я нашел, — поделился Федор Федорович с
Геннадием Ивановичем. — Я все думал, зачем вам спички. А потом вспомнил, что
наша Оленька вечно свечки возле себя зажигает, чтобы нечистую силу отгонять. И
я сразу понял, что вы ей помогаете отгонять. Даже в лесу.
Геннадий Иванович промолчал.
Юля вынула из зубов зубочистку и аккуратно положила в
директорскую пепельницу.
— Пока что-то нет никаких убийц, — резюмировала она, — а нам
хорошо бы поспеть на процедуры.
— У вас они после обеда, — парировал коварный Тучков. —
Впрочем, вы правы. Переходим к основному блюду.
Он посмотрел в окно и прищурился на солнце. От глаз
разошлись морщины, и почему-то в первый раз он стал похож на генерала.
— Лошадь Вадима понесла, потому что в нее выстрелили из
арбалета. Игрушечного, конечно. Геннадий Иванович и Оленька предавались
романтической страсти и к делу отношения не имеют, хотя Зоя, которая водит
лошадей, их запомнила. Я с самого начала подозревал… того человека, но когда
нашел это, — и он вытянул из заднего кармана длинный железный прут, — сомнений
у меня не осталось. Знаете, что это такое? Вязальная спица. Вяжет в нашей
компании только один человек. Вадим говорил, что узнал ее и она все теперь
расскажет его жене. То есть что он здесь с Галей, а не на юге с приятелями.
Истории про Архангельскую область очень хороши, но у женщины, прожившей всю
жизнь в деревне, не может быть маникюра. Ну, Ирина Михайловна? Вы кто? Теща?
Сестра? Подруга?
Воцарилось молчание, как пишут в романах.
Марина замерла. Все замерли.
Бабуся Логвинова поправляла платок. Плат, говорила она.
— Да, — в полной тишине сказал Тучков Четвертый, — сейчас не
надо про батюшку Ферапонта и деревню Мокша. Все равно вы наврали относительно
того, сколько там Логвиновых. В первый раз было тринадцать, потом стало
шестнадцать. И со звонком вы ошиблись. Никто не стал бы звонить вам из Мокши.
Из деревни в Архангельской области нельзя позвонить в деревню на Волге, так уж
наша страна устроена. Телеграмма — еще туда-сюда, а звонить — это слишком
по-московски. И автобус в райцентр вам не нужен, если вы собираетесь в
Архангельск! Вам все равно пришлось бы ехать питерским или московским поездом,
а они останавливаются здесь, а не в райцентре. Что у вас там? Машина на
стоянке?
Вероника отлепилась от своего Павлика и вытаращила глаза.
Павлик опять произнес с чрезвычайно умным видом:
— О как!
Сережа кивнул Юле. Они слушали очень внимательно. Даже
Оленька вылезла из своего платка.
— И на плац, откуда уходят лошади, вы пришли, чтобы
удостовериться, что Вадим все-таки поехал. И девочку Зою угостили конфетой
«Коркунов» — элитный шоколад, шесть штук за семьдесят рублей в супермаркете
«Седьмой континент». Бабка из Мокши дала бы ириску, Ирина Михайловна. Потом вы
пробежали лесом, вспугнули Геннадия Ивановича с Оленькой, наткнулись на его
коробок, очень приметный, и подложили его в кусты — там, где поджидали, когда
пройдут лошади. Просто так, на всякий случай. Вы были уверены, что никто ничего
не заподозрит. И не заподозрил бы, если бы не Марина, у которой… нюх. И еще она
не верит, что лошадь может просто так убить человека. Только человек так может
убить другого человека.
— Да, — согласилась бабуся Логвинова, — человек может.
Она сняла с головы платок и поправила волосы.
— Ну спрашивайте, — разрешила она, — и дайте мне сигарету!
Замучилась я без сигарет!
Федор Тучков положил перед ней пачку, но зажигалку подносить
не стал, несмотря на всю свою вежливость.
