Она сама закурила, затянулась и положила ногу на ногу.
— Что за способ? — спросил Тучков.
— Я не хотела его убивать. Мне достаточно было того, чтобы
он упал, покалечился, ногу сломал, руку. А может, спину. Как повезет.
— Зачем?! — не выдержала Марина. — За что?!
— Он мой зять, — сказала бабуся Логвинова и вытянула ноги,
прикрытые сиротской старушечьей юбкой. — Он богатый человек из богатой семьи.
Он хорошо зарабатывает, а отец дает ему еще больше. Он завел любовницу и
собирался бросить мою дочь. Мы остались бы без средств, если бы он развелся с
дочерью. Этого нельзя было допустить. Я решила, что выслежу его и что-нибудь с
ним сделаю, что позволит… хотя бы на время изолировать его от любовницы. Нам
нужно было, чтобы он написал завещание, а потом… я бы придумала, что с ним
делать. Отпустить его просто так мы не могли. У нас ребенок, он должен на
что-то жить.
— Он вас узнал, — сказал Тучков. — Как это вы думали, что
можете его обмануть? Он же хорошо вас знает!
— Не выдумывайте, — отрезала Логвинова, — ничего он не
узнал. Он на меня ни разу в жизни не посмотрел, как полагается зятю.
— А как полагается зятю? — Это опять Марина спросила.
— Да вам-то что? — Она смяла в пепельнице окурок и тут же
закурила следующую сигарету. — У вас никогда не будет зятя. У вас никогда
никого не будет. Я ненавижу старых дев, которые везде суют свой нос! Все беды
из-за них!
— Спицей из арбалета стреляли? — буднично поинтересовался
Тучков. — Впрочем, продавщица с казала, что именно вы вчера утром купили такую
игрушку.
— Я долго думала, как именно это сделать, и придумала только
вчера. Но я не ожидала, что он умрет. Просто мне повезло. И ему повезло. Он
умер мужем моей дочери. А моя дочь осталась богатой молодой вдовой, и внучка —
наследницей. Слава богу, я выполнила свой долг.
— Он не собирался бросать вашу дочь, вот в чем штука, —
негромко проговорил Тучков Четвертый. — Он любовнице сказал, что никогда не
женится на ней, потому что любит жену. И ребенка любит. У любовницы на этой
почве истерика случилась такая, что она даже на лошади не поехала. А вы его
убили. Ужасно глупо.
— Я не верю ни одному вашему слову, — отчеканила бывшая
бабуся Логвинова. — Не трудитесь.
— Да мне, собственно, все равно, верите вы или не верите. Но
я занимаю определенную… должность и отпускать вас с миром не стану.
Она пожала плечами и затянулась.
— Меня в Москве отпустят.
— Возможно. Но сейчас я сдам вас в милицию.
Бедный Вадим, думала Марина не переставая. Бедный, бедный,
глупый Вадим! Он играл с огнем и доигрался. Он понятия не имел, что его теща
ценит его деньги гораздо дороже, чем его жизнь. Она убила его и теперь уверенно
курит, и весь вид ее говорит — ах, какие пустяки!
— Ну че?.. — спросил Павлик басом. Его ящеричные глаза
как-то очеловечились, или Марине так показалось? — Все? Больше разоблачений не
будет?
— Еще один вопрос, — сказал Тучков. — К Веронике.
— Ко мне?!
— Да. Вы видели, как тот, самый первый покойник, выходил из
номера напротив вашего, да?
Вероника моргнула, как будто не сразу сообразила, о чем идет
речь.
— Ах, ну да! Да! Точно! А что? Его тоже она?
— Вы видели, что он именно выходил, или нет? Вспомните, это
очень важно.
Вероника задумалась. Глаза у нее блестели. Павлик держал ее
за руку — все видели, что он ее держит, и помалкивали, даже его устрашающая
мамаша, даже ее рафинированный дед! И сам черт ей был не брат!
— Вероника, — поторопил Генрих Янович строго, — Федор
Федорович тебя спрашивает!
— Да! То есть нет.
— Что нет?
— То есть я не видела, что он выходил, — затараторила
Вероника, — он стоял, взявшись за ручку двери, вот так. — И Вероника
изобразила, как именно он стоял. — То есть он мог выходить, а мог и входить…
— Спасибо, — поблагодарил Тучков. — Это очень важно. Вы
очень мне помогли.
Марина ничего не понимала. Какая дверь, какая ручка? При чем
тут дверь?
Дверь — не та, про которую толковала Вероника, а та, за
которой они сидели, — вдруг приоткрылась, и в нее просунулась усатая
физиономия, странно знакомая и какая-то чересчур умильная, как будто вымытая
сладким сиропом.
Физиономия нашла Тучкова, вылупила глаза и вскричала:
— Федор Федорович!
— Забирайте, — разрешил Четвертый. — Всем спасибо.
Милиционер, вспомнила Марина. Тот самый, который допрашивал
ее, когда она нашла труп.
Все смотрели, как Федор Тучков осторожно вытаскивает из-под
пестроцветной гавайской рубахи тоненький проводок, и еще какую-то черную
коробочку, и еще блестящую штучку и отдает вместе со спицей ввалившимся
милиционерам в формах. Ввалилось их почему-то очень много — куда их столько на
одну бывшую бабусю Логвинову?
Марина протиснулась к нему:
— Федор…
— Подожди, пожалуйста.
Все топтались, шумели, и никто не выходил. Федор терпеливо
ждал. Усатый милиционер, повинуясь какому-то неслышимому и невидимому приказу,
вдруг засуетился и стал приговаривать:
— Прошу, прошу всех пройти, граждане! Показания запишем,
всех отпустим, а сейчас прошу пройти! И вы тоже, молодой человек! И вы,
женщина!
Павлик посторонился. Оленька дернула плечом. Генрих Янович
выскользнул за дверь, Валентина Васильна все пыталась что-то сказать Марине, но
усатый теснил их и вскоре вытеснил.
Остались только Марина с Федором и еще почему-то Юля с
Сережей.
Федор закрыл дверь и остался возле нее. Сережа поднялся с
дивана:
— Юлька, что-то мы с тобой засиделись. Надо и нам сваливать,
пожалуй.
— Нет, — твердо сказал Тучков. — Пока не надо. За что вы его
утопили? Знали, кто он?
Солнце сместилось вверх и вправо. Футболисты умчались к
реке, тихо было в директорском кабинете, только сквозняком шевелило дверь, она
ходила потихонечку туда-сюда, поскрипывала.
— Сергей ни при чем, — строго сказала Юля, и Марина
вздрогнула. — Это все я.
— Мы слышали ваш разговор в лесу. — Федор шевельнулся,
звякнули его железки. Группа крови, резус, порядковый номер, вспомнилось
Марине. — Вы сказали, что его нашли слишком рано.
