– Пока ничего. Как только что-то будет, дам знать. Вечером ты дома?
– А где же мне быть?
– Я зайду.
– Да-да, давай после работы сразу ко мне. Я тебя покормлю, обсудим все. Обязательно приходи.
Только Андрей нажал «Отбой», позвонил отец Макса. Алексей Павлович был немногословен и осторожен в вопросах. Даже не поинтересовался, знает ли Андрей, где может скрываться Макс. Попросил только: если сын вдруг выйдет на связь, передать ему, что отец не сомневается в его невиновности и готов оплатить самых лучших адвокатов. А еще добавил:
– Слава богу, Людмила в отпуске, за границей где-то… Она бы сейчас тут такую деятельность развернула – такого бы наворочала!
Срочной работы не было, а заставить себя заниматься текущими делами Шахов не смог. Поперебирав бумаги и обнаружив, что, глядя на колонки цифр и прилагаемые к ним сопроводиловки, не понимает решительно ничего, Андрей смел листы в ящик стола и тупо уставился на немыслимых расцветок рыбок, которые шныряли по экрану компьютера. От бездумного пяленья в монитор его отвлек звонок мобильника. Шахов посмотрел на дисплей – звонил Виктор.
Законы преисподней
Оставшись один внутри бетонного куба, Макс еще несколько минут не двигался с места. Стоял, будто приклеенный, вслушиваясь в звуки удаляющихся шагов Витька и Андрея. В какой-то момент мелькнула мысль: «Идиот, зачем я согласился?! Я же здесь сдохну!» Он уже готов был рвануть к лестнице, чтобы, карабкаясь по ржавым ступеням, догнать друзей, а догнав, сказать… Что именно скажет Милашкину и Шахову, Кривцов не придумал. Сработала самодисциплина, выкованная на тренировках и соревнованиях. «Без паники!» – скомандовал самому себе Макс и, закрыв глаза, досчитал до десяти. Дыхание выровнялось, сердце перестало скакать и забилось медленнее и ровнее.
– Вот так. Все в порядке, – вслух сказал Макс. – Я тренированный, здоровый мужик. Я знаю, куда идти. И там, куда иду, меня ждут.
Фонарик, купленный Андреем, был достаточно мощным и неплохо освещал дорогу. Кривцов старался идти размеренно. Пятьсот метров – это тысяча его шагов. Если пятьсот пятьдесят – тысяча сто. Пропустить лаз в бериевский тоннель, по словам Витька, невозможно: этот ход упирается прямо в него.
Где-то на седьмой сотне Макс вдруг понял, что именно кажется ему странным. Полное отсутствие каких-либо звуков, кроме шелеста его собственных шагов и шуршания куртки. Он остановился и замер, задержав дыхание. Определение «звенящая» к воцарившейся вокруг тишине совсем не подходило. Здесь она была тягучей, плотной и обволакивающей. Максу показалось, будто он находится внутри большого шара, стенки которого обладают полной звукоизоляцией.
И вполне возможно, где-то рядом капает вода, бегают крысы, даже ходят люди, но он их не слышит. Кривцов зачем-то пошарил лучом под ногами, затем посветил на потолок, задрал голову. Свод был абсолютно сухой, и с него свисали толстые, будто сплетенные из деревенской шерстяной нитки тенета. Вдруг захотелось спать. Нестерпимо. Глаза стали закрываться сами собой. Макс тряхнул головой, отгоняя внезапно навалившийся сон, проворчал:
– Этого еще не хватало! – И почти побежал вперед.
Лаз он увидел метров за десять. Луч фонаря выхватил овальное отверстие, которое поначалу показалось Кривцову слишком узким. Но, подойдя ближе, он понял, что сможет в него пролезть, если снимет рюкзак и будет толкать его впереди себя.
Бериевский тоннель встретил Кривцова… звуками капели. После глухой, мертвой тишины хода с Патриарших какофония срывавшихся с потолка капель показалась ему оглушительной. Слушая эту так похожую на земную музыку, Макс почувствовал, что давивший его страх слегка расжал свой железный кулак.
– Ну вот, а ты боялась! – прошептал Кривцов. – Еще три раза по столько же – и Митрич с распростертыми объятиями.
Идти после сеанса аутотренинга стало легче. В какой-то момент он даже забыл, что должен считать шаги, а потому в районе Театральной площади (точнее, под ней) пропустил еле заметное ответвление тоннеля и прошел в сторону Лубянки еще метров двести. Но вскоре интуитивно понял, что отклонился от маршрута, вернулся, нашел нужный коридор… Продвинулся по нему на полкилометра. Остановился. Никто его не встречал. Макс достал карту, сверился. Все правильно, в данный момент он находится под Никольской улицей. Вдруг совсем рядом раздался шорох, и от стены отделилась фигура. Максим метнулся влево, больно ударился плечом. Незнакомец подал голос:
– Не боись, я от Митрича. Сам он приболел, да и расстояние немалое: пока добрался, руки бы по локоть стер.
Раздался мягкий щелчок, и Макса ослепил луч фонаря, который висел у незнакомца на груди.
– Спасибо, что встретили, – морщась от яркого света, поблагодарил Максим. И, стыдясь за свой испуг, постарался замаскировать неловкость: – А то бы я тут точно заблудился… Я Максим.
Кривцов протянул проводнику правую руку. Левой чуть приподнял фонарь, чтобы видеть лицо отряженного ему Митричем в проводники человека.
Тот ухмыльнулся, помедлил немного, но застывшую в воздухе руку все же пожал – слегка, будто делая одолжение или выполняя какой-то чужой, не практикуемый в его мире ритуал.
Кривцова от этой снисходительности передернуло, но он продолжил с приветливостью, уместной скорее при знакомстве в ресторанчике на Тверской или в фитнес-центре:
– Простите, я не расслышал, как вас зовут?
– А я тебе и не представился, – все с той же ухмылкой парировал незнакомец. – Давай шевели батонами. Нам еще километр пилить.
Проводник шел ходко, легко перепрыгивал встречавшиеся на пути колдобины и холмики, состоявшие из невесть откуда взявшегося окаменевшего от времени мусора. Максим едва за ним поспевал. Ноги в литых резиновых сапогах, которые оказались велики размера на три, ныли от усталости: при каждом шаге Кривцов инстинктивно поджимал пальцы, чтобы не дать обувке свалиться. Противно зудела вспотевшая под теплой курткой и увесистым рюкзаком спина. А потом Максим начал задыхаться.
То ли услышав, как он дышит, то ли потому, что и сам подустал, проводник сбавил ход, и следующие метров двести они передвигались с половинной скоростью. А потом и вовсе остановились. «Сусанин» полез в карман:
– Куришь?
Вообще-то, Максим не курил, так, изредка баловался в компании, делая две-три затяжки, а сейчас еще в горле стоял ком и першило, будто туда насыпали соли. Но он кивнул, решив, что отказываться нельзя. Проводник протянул едва початую пачку «Кента» и, дождавшись, когда арьергард возьмет сигарету, чиркнул зажигалкой. Максим сделал затяжку и зашелся в безудержном кашле.
– Давай подержу. – Незнакомец протянул руку за зажженной сигаретой. – А ты того, что в рюкзаке булькает, хлебни. Водяра, что ли?
– Нет, вода. – Максим суетливо сбросил с плеч лямки, достал трехлитровую бутыль с водой, сделал три жадных глотка, протянул проводнику.
Тот помотал головой: спасибо, дескать, за угощение – и с легкой издевкой попытал:
