– Я знаю, ты сейчас думаешь, что я вешаю тебе лапшу на уши.
– Ну, а как ты за барной стойкой оказался?
– С друзьями поспорил… Я вырос в Даламане. Мама умерла, когда мне было восемь лет, и отец отправил меня в семью дяди. Сам-то он все время был в разъездах. Кстати, у вас в Сочи есть две гостиницы, которые его фирма построила. В Туапсе, в Дагомысе, еще где-то… Ну так вот, дядя держал несколько ресторанчиков, и мы с двоюродными братьями после уроков и на каникулах там подрабатывали: полы мыли, посуду, заказы разносили. За барные стойки нам только в выпускном классе встать разрешили. Это ж самое ответственное. Отец ко мне часто приезжал. И почти всегда привозил новые книги на русском, записи.
– Так в чем спор-то состоял? – напомнила Настя.
– Друзья стали надо мной подшучивать: ты теперь, Кемаль, такой важный, миллионные контракты подписываешь, наверное, уже и как кофе варить забыл, а ведь когда за барной стойкой стоял, у тебя лучше всех получалось. Да и устанешь, говорят, уже через полчаса на ногах-то. Чувствую, специально меня дразнят, а все равно завелся. Хотите, говорю, завтра весь день за стойкой простою и даже ни на минутку не присяду?
– Короче, взяли тебя на слабо… А родные братья и сестры у тебя есть?
– Нет. Я у отца и матери был первенцем, а вскоре после моего рождения мама заболела.
– И отец больше не женился? – удивилась Настя.
– Нет. Он очень маму любил. И сейчас любит. Везде фотографию с собой возит. А твои родители? Они живы?
– Живы.
– Наверное, они тобой тоже гордятся? Мой, хоть и ворчит, точно гордится.
Настя сделала вид, что рассматривает чаек, которые ловко таскают из воды мелкую рыбешку.
Не рассказывать же ей в самом деле этому малознакомому парню, что со своими родителями она не виделась тринадцать лет? Что с момента рождения была для отца и матери обузой, от которой они при первой же возможности избавились, отправив к тетке? Что с пятнадцати лет она сама зарабатывала себе на жизнь… Она вообще терпеть не может быть должной. Но и использовать себя не позволяла и не позволит. Никому и никогда….
Почувствовав, что затронул неприятную для нее тему, Кемаль оставил расспросы и теперь тоже смотрел на чаек. Потом поднялся и, извинившись, спустился на нижнюю палубу.
Настя подошла к борту. В душе у нее был полный разброд. Не из-за того, что Кемаль напомнил о родителях – это давно отболело. Хотя… Вот Кемаля отец тоже отправил к своему брату, но он же не считает это предательством! Нет, тут и сравнивать нельзя! Его отец о сыне никогда не забывал, наверняка переживал, что мальчишка живет отдельно. И они друг друга очень любят… Насте вдруг стало стыдно, что она презрительным тоном разговаривала с Кемалем. Но ведь это его соотечественники сделали на слабостях русских баб бизнес!
– Да что я самоедством занимаюсь! – вслух урезонила себя Настасья. – Отдыхать же приехала!
– Отдыхать, конечно! – Настя вздрогнула. Кемаль подошел неслышно и стоял совсем рядом за спиной.
– Подслушивать нехорошо, – проворчала она.
– Я ж не знал, – Кемаль развел руками, – что ты любишь сама с собой разговаривать. Не сердись. Кстати, я тебе про одну встречу не рассказал, которая в тот день в баре произошла. Это задолго до твоего появления было, сразу после обеда. Входят трое мужчин, садятся за столик, заказывают воду, кофе. Лицо одного мне кажется знакомым. И тут меня осеняет, что это владелец того самого отельчика, который мы торгуем! Я у отца фотографии с переговоров видел. Сначала я даже испугался, ведь мне с ним на следующий день предстояло договор обсуждать, а потом плюнул и стал нарочно ему все с поклоном подавать.
– Короче, похулиганить решил?
– А теперь представь его физиономию, когда на следующий день он входит со своим юристом в зал переговоров в дорогом отеле в центре Мармариса…
– Обычно обслугу не запоминают, – усомнилась Настя.
Кемаль лукаво подмигнул:
– Но ты же меня запомнила! Так вот, он все смотрел на меня, лоб морщил, пальцами шевелил. Наверное, никак понять не мог, когда у него галлюцинации случились, вчера или сейчас.
В этот момент на верхней палубе появился матрос-официант. Он улыбнулся Насте и что-то спросил у Кемаля. Тот ему коротко ответил. Матросик тут же испарился.
– Мы сейчас встанем на якорь и искупаемся, – сообщил Кемаль. – Ты хорошо плаваешь?
Настя вздохнула:
– Не очень.
Когда они спустились на нижнюю палубу, яхта уже стояла на якоре. Откуда-то из-под потолка Кемаль вытащил ярко-розовую длинную палку из мягкого пенопласта.
Бросив ее на воду, Настя прыгнула следом. Кемаль оказался рядом через секунду:
– Не бойся, я все время буду рядом. А вместе тонуть начнем, ребята спасут. Они плавают, как дельфины. Сейчас тут побултыхаемся, отойдем еще на милю – там скала будет. Шавкат хочет тебе один фокус показать. – Насте послышалась в его в голосе то ли зависть, то ли ревность.
В прозрачной прохладной воде они пробултыхались почти час. А потом был фокус, во время демонстрации которого Настя, как она сама выразилась, поседела на полголовы. Шавкат, тот самый, что обслуживал их за завтраком, прыгнул за борт и, проплыв под водой с десяток метров, вынырнул у подножия высоченной скалы. Ловко подтянулся на руках, вскарабкался на узенькое плато, а потом, как обезьяна по дереву, взобрался на самую вершину. Постоял немного, картинно выставив вперед грудь, послал Насте воздушный поцелуй и сиганул вниз. Тищенко охнула и плюхнулась на стоящую вдоль борта яхты скамью, потом вскочила и стала смотреть в центр воронки, образовавшейся от стремительного погружения. Шавкат все не всплывал. Настя обернулась к Кемалю и двум другим морякам:
– Вы чего стоите?! Он же, наверное, разбился!
И тут над водой появилось улыбающееся лицо Шавката.
Через полминуты он уже стоял на палубе, выжидательно глядя на гостью.
– Ну вот и наш бесстрашный герой, – без особого восторга доложил Кемаль. – Попросить его, чтоб сейчас обед накрыл?
– Я пока есть не хочу. Поплыли в гости к Клеопатре.
До бухты, где, по преданию, любила плескаться египетская царица, с полкилометра пришлось идти пешком – почему нельзя было пришвартоваться поближе, Настя выяснять не стала: еще сочтут, что короткая прогулка ей в тягость.
Шли-шли и неожиданно оказались перед невысокой изгородью, по обеим сторонам которой возвышались сооружения, отдаленно напоминающие смотровые вышки на зоне, только вместо часовых – резервуары с рассекателями в днищах наподобие тех, что венчают носики садовых леек.
У подножия вышек-скворечников стояли охранники.
– Шлепанцы, полотенце и одежду нужно оставить здесь, – Кемаль положил ладонь на изгородь. – Туда можно только в купальниках.
– Почему?
