Дверь машинного отделения к чертям сорвало с петель. Паровой
двигатель мотыльнуло в креплениях, сдвинуло основание трубы – из щели, шипя,
как двадцать тысяч змей, ударил пар. Дирижабль крутанулся волчком, и, пробив
деревянную переборку между салоном и машинным отделением, в машинное влетел
один из княжеских ящиков – влетел, чтобы удариться о емкость с запасом угля и
разлететься в щепы. Из салона донесся душераздирающий треск: как пить дать,
вырывает с корнем крепеж троса в полу гондолы…
Сварог проехал на животе вперед, но наверху удержался и,
поймав паузу, нырнул в емкость с водой, закрывая крышку. И до пупа погрузился в
воду.
– Здравия желаю, экипаж, как настроение? –
Командир должен не терять присутствия духа.
– Мокрое, – отозвалась Клади. Охранитель очухался.
«Кошачий глаз» позволял Сварогу видеть, что происходит в темном железном нутре.
Рошаль наклонялся, опускал голову в воду, отфыркивался. Очухался, стало быть,
но приглядывать придется, раз взялся спасать Рошалеву жизнь. Клади – о
женщины! – ощупывала костюм на предмет прорех. Пэвер морщился и поглаживал
под водой ушибленное колено. Олес вдруг пропел:
Корабль плывет, толпа кричит!
Оставить рады мы
И церковь, и родимый дом!
Зеленые холмы!
– И ради этих удовольствий я покинул погреба и
девочек, – тяжко вздохнул суб-генерал.
– То ли еще будет, – пообещал Сварог. Понятно, он
не собирался никому рассказывать о том, что лары, одним из которых Сварог имел
удовольствие быть, не могут разбиться. Потому что тогда пришлось бы врать, что
и друзья ларов, падающие бок о бок с ним в железном ящике, тоже обязаны не
разбиться. Впрочем, и с ларами, которые в воде дышать умеют, что сейчас вдруг
оказалось неожиданно кстати, в последние дни творятся странные вещи. Взять хотя
бы не самоуничтожившийся шаур или произвольно сползающую личину. Последние дни
приносят грустные открытия, господа, как бы тенденция, однако, не продолжилась…
А Олес все надрывался:
Вот солнце слева из волны
Восходит в вышину!
Горит и с правой стороны,
Спускается в волну!
А пока продолжились потрясения в прямом смысле слова.
Дирижабль швыряло из стороны в сторону. Над головой громыхало и рушилось,
железный грохот сотрясал стены их вместилища, воду бултыхало, как в стакане,
который крутят в руке. Сварог мог представить, что происходит: якоря
схватились, грозовая буря со всей дури толкала машину вперед, попутно открытый
клапан аэростата стравливал газ, понижая высоту, винты – если до сих пор еще
работали на реверс, то как могли снижали скорость, пару тросов, наверное,
выдрало к едрене фене вместе с частью гондолы, проделав в палубе пробоины, в
которые, как из распоротого брюха акулы, вываливается в ночь всяческое барахло.
Якоря вырывало то один, то другой, может быть, вместе с деревьями, с пластами
земли, однако они снова и снова цеплялись за что-то другое, сбивали проклятую
скорость. Но главное, дирижабль прибивало, пригибало к земле – это ощущалось
желудками. И скоро они должны или врезаться в горы, но уже не на всем скаку,
или заскрипеть брюхом дирижабля по лесным кронам, каменистым буграм, густой
траве или что там еще у вас внизу…
– Ну, держитесь, ребята, – предупредил Сварог,
отплевавшись водой. – Сейчас шарахнет будьте-нате. Но зато это последний
аттракцион…
Ребята, которых мотало от стенки к стенке, единогласно,
пожалуй, голосовали пусть за самый нервотрепный, но уж чтоб точно последний
аттракцион.
И они на нем прокатились. Дирижабль резко клюнул носом, и
тут же над головой рвануло, как атомный взрыв. Ясное дело: лопнула оболочка
аэростата – хорошо хоть давление в нем уже упало. Людей в ящике швырнуло к передней
стенке, сбивая в кучу, но вода смягчила и этот удар.
А потом их ящик куда-то съезжал и переворачивался, замешивая
коктейль из людей внутри. Что-то сыпалось, барабаня по верхней крышке, что-то
трещало и рвалось со всех сторон.
«Лишь бы крышка оказалась не внизу», – заклинал Сварог.
Их, с позволения сказать, катапульта наткнулась на что-то,
приподняла задницу, опустилась – и замерла.
Крышка оказалась внизу.
Глава 15
Кто рано встает…
Зубастые серебряные звездочки пробивали в железном листе аккуратные
продолговатые отверстия. Вода дырочки находила и прилежно вытекала на волю из
железного заточения. Сварог спрятал шаур. Можно, конечно, и дальше палить, пока
не отстреляешь отверстие шире самой широкой головы в их компании, но не лучше
ли для начала попробовать что попроще, что побыстрее?
Пустой железный ящик и ящик заполненный – это, знаете ли,
две большие разницы. А если ящик еще и положен не на ровное – допустим,
бетонное – покрытие, а на рельефное – допустим, камушки и кочки, – то ящик
изнутри запросто можно раскачать толпой и окантовать. Что они и проделали.
Благо все были живы.
Громыхнув, обезвоженная емкость разок перекатилась, и люк
очутился сбоку. Теперь наружу можно выбираться вполне комфортно.
Они выбирались и попадали под ночь. Под беззвездную теплую
ночь. Сухая гроза погромыхивала над головой, но уже без прежней ярости. Стихал
и ветер. Грозовой фронт относило прочь, на поиски новых жертв.
Сварог первым делом огляделся «кошачьим зрением». Их
закинуло в предгорье, на каменистый пологий склон: валуны, редкие невысокие
деревца с кривыми стволами, чуть ниже – островок из плотных зарослей
кустарника. Кабелотах в трех вниз по склону начинается полноценный лес, в
полукабелоте выше по склону предгорье резко взмывало ввысь, переходя в
собственно горы. Обломки «Парящего рихара» разбросаны повсюду, придавая
местности вид не самой захудалой мусорной свалки.
Потом Сварог огляделся зрением магическим. Чистота, покой и
благолепие, прямо-таки заповедник «Жизнь без магии». Или, может быть, нечисть
не дурнее нас с вами, и если ей на голову валится тяжеловесный хлам, то твари
окаянные будут драпать прочь со всех лап?
Сварог не без ностальгической грусти старого пилота («эх,
отлетали мы свое») посмотрел наверх, посмотрел тем же самым магическим глазом.
В грозовых остатках проскакивали синие с белым отливом искры.
Чувство опасности молчало. Зато его молчание с лихвой
компенсировали недавние воздухоплаватели.
– Потроха Наваки, уже и забыл, когда последний раз
попадал в такие переделки. – Пэвер сидел на травяной кочке и растирал
попеременно то колено, то плечо. – Плечо, кажется, вывихнул, медузу тебе в
любовницы и шило в мочевой пузырь!
– Ну, папаша! Вгрохал все семейные бабки в этот
летающий хрен с моторчиком – и не мог построить чего попрочнее! Вот
доска. – Олес нагнулся, поднял на всеобщее осмотрение двухкаймовый обломок
стрингера гондолы. – А за нее, может быть, уплачено золотом, добытым
прадедом в походе на Микстанг. Или на нее ушел перстень, который мать привезла
с собой из Бадры.
