Теперь все это позади, я не маленькая несчастная девочка, но обида на мать осталась в сердце на всю жизнь. Смогу ли я перебороть ее и нормально общаться с этой женщиной, если найду?
— Так, кажется, все в порядке! — Нина радовалась, что могла помочь мне. — Пошли в подвал, там архив. Сейчас нам сделают выписку из регистрационной книги. Придется заплатить, конечно…
— Это не важно. — Глухо успокоила я подругу, стараясь справиться с расшалившимися нервами. Мы спустились в подвал, где тетенька в не слишком чистом белом халате выдала нам следующие сведения:
Галина Ивановна Глебова поступила в роддом восемнадцатого июня 1977 года. Девятнадцатого июня родила ребенка женского пола. Ночью сбежала через окно в казенном халате и тапочках. Здесь же был адрес мамаши. Сведения о том, искали ее или нет, что она говорила по поводу отказа от ребенка, отсутствовали. Переписав адрес, мы отправились искать мою малую родину.
Мать проживала в двухэтажном желтом бараке на самой окраине города. Найдя дом, мы позвонили в квартиру номер четыре. Открывать никто не поспешил. Вероятно, хозяева уехали или просто были на работе. Мы вышли и уселись на лавочку у подъезда, не зная, что делать дальше. К нам подошла неряшливая женщина неопределенного возраста.
— Девчонки, закурить не найдется? — Нина, молча, достала сигареты. — А вы чего тут сидите? Ждете что ли кого?
— Нам Глебова нужна, из четвертой квартиры.
— Это какая Глебова? — заинтересовалась женщина, даже курить перестала.
— Галина Ивановна. 1957 года рождения.
— Так это подружка моя, — помолчав, выдала она.
— А где ее найти то можно, не подскажете? — С женщиной вела переговоры Нина. Комок, застрявший в горле, мешал мне говорить.
— Подскажу, конечно, подскажу, отчего же не подсказать. Только, девчонки в горле пересохло, — запечалилась собеседница, — мысли путаются…
— Ясно, — перебила Нина. — Сколько?
— Да мне опохмелиться бы только, — заторопилась пьянчужка. — И я вам все расскажу и покажу. — Нина в растерянности обернулась ко мне. Ждать, пока тетенька купит бутылку, опохмелится и вернется, не было сил. Не факт, что она вообще вернется, а главное в каком виде?
Я поднялась и пошла к машине. Наша собеседница здорово расстроилась, решив, что мы решили уехать.
— Да мне много не надо, — заканючила она. — Грамм на сто хотя бы. Трубы горят.
Я достала из багажника бутылку водки, которую всегда вожу с собой на всякий пожарный случай. При поломках на дороге или в других ситуациях, когда не совсем удобно предлагать деньги, эта привычка очень меня выручает. Увидев горячительное, женщина воодушевилась. Я поставила бутылку на лавочку рядом с собой.
— Рассказывай, выпьешь позднее. — Сухо скомандовала я.
Поняв, что водку надо заработать, пьянчужка вздохнула и встала.
— Пошли.
— Куда?
— Вы спрашивали, где ее можно найти, так я покажу.
Мы молча пошли за ней. Минут через десять показался железный забор. Через ажурные ворота мы попали на территорию кладбища. Женщина остановилась у запущенной могилы с покосившимся крестом.
— Вот она, давай бутылку. — Я автоматически протянула ей спиртное. На табличке значилось: «Глебова Галина Ивановна. 20 октября 1957года — 20 июня 1977 года.» Значит, мать умерла на второй день после родов?
— Что с ней случилось? — спросила за меня Нина.
— Умерла. Давно уж, двадцать пять лет прошло. Может, помянем рабу божью?
— Вас как зовут? — Спросила я.
— Натальей.
— Наташ, расскажите нам про Галину, все, что помните, а я Вам еще на бутылку дам.
— Ну а чего же не рассказать то? — Женщина отхлебнула из бутылки. — Полегчало мне от вашего лекарства. Теперь чего хошь можно. Подругами мы были закадычными. Только мало она прожила совсем, рассказывать нечего.
У Гали Глебовой никогда не было отца, мать родила ее после поездки в санаторий неизвестно от кого. Женщиной она была самостоятельной, работящей. Дочку воспитывала в строгости. Девочке исполнилось пятнадцать лет, когда мать попала под троллейбус и умерла, не приходя в сознание. Галя осталась одна. В это время она уже училась в ПТУ, получала стипендию и кое как дотянула до совершеннолетия. В восемнадцать она влюбилась. Санек был не местным, приехал откуда то с севера, работал на пилораме. Через год они поженились. Свадьба была приличная, гостей позвали человек двадцать. Потом Галя забеременела. Восемнадцатого июня ее отвезли в роддом, где она и родила двойню. Наташа приходила к подруге в роддом и помнит, как та радовалась такому двойному счастью. Саша со своей пилорамы почему то не приехал. Может, транспорт не дали, это ведь в лесу, довольно далеко. Или работа срочная была. Вечером Галю пришла навестить подружка Зина. Она то, по секрету, и рассказала девушке, что ее муж развлекается на пилораме с девчонкой из соседней деревни, а про беременную жену и думать забыл. Она, возможно, придумала это от зависти или ревности, но Галя поверила. Ночью, не выдержав неизвестности, она пешком побежала на пилораму. В лесу у нее открылось сильнейшее кровотечение, и она умерла прямо там, на земле, в лесу. Ее нашли грибники, через два дня. Саша к тому времени уже вернулся и повсюду разыскивал жену. Узнав, как все было, он запил. Две недели после похорон Гали парень пил не просыхая, то ли любил ее уж очень сильно, то ли помнил за собой вину, сейчас уже не узнаешь. Справившись с собой, он побрился, надел свежую рубашку и пошел в роддом. Что ему там сказали тоже неизвестно. Оттуда он пошел в лес и повесился на собственном ремне.
— Такая вот история. — Подвела черту Наташа, переваливая за середину бутылки.
— А с двойняшками, что стало? Их точно двое было? Нам в роддоме сказали, одна только девочка родилась. — Засыпала ее вопросами Нина. Я растерянно молчала. О своих родителях я готовилась узнать что угодно, но рассказанная Наташей история, просто выбила меня из колеи.
— Я, девушки, хоть и выпиваю, но из ума еще не выжила. Я ведь сама ее навещала, она показывала мне два свертка. Две девочки у нее были. Совершенно одинаковые. А вы чего интересуетесь то? Родственники что ли?
— Вроде того. — Ответила за меня подруга, дала пьянчужке денег на бутылку и потащила меня к машине.
Отъехав от дома на несколько километров, я затормозила на обочине. Вести машину дальше я не могла. Руки тряслись, мозги отказывались думать о дороге.
— Выходит, что Лилиана твоя родная сестра?
— Да, Нин. Непонятно только, почему записана только я, и где она пропадала все эти годы? Представляешь, у меня двадцать пять лет была сестра, а я об этом даже не знала. А теперь… — Мне стало так горько, что я заплакала. Нина молчала. Она, как никто понимала, что значит для детдомовца родня. Потом она попыталась сменить тему.
— А вот Макс получается не родной тебе, ни по отцу, ни по матери. И Лилиане родным не был. Интересно, он сам об этом знает?
