Можно еще в резерве оставить начитанного домуправа. Сименоном интересовался. Но у Лиды с ним конфликт из-за вечно переполненных мусорных баков… Ладно… Надо браться за дело!.. — До свидания, Верочка, мальчики!
— Агапова, не пропадай!..
Позвонила Борьке Левину в клинику. Узнал, обрадовался, договорились на час. Бывший надзиратель оказался дома.
— Приезжайте, — сказал он, — и если можно, купите три бутылки пива. Деньги сразу же верну.
Лида зашла в гастроном на улице Карья, купила пиво. Дома в районе новостроек: от подъезда до подъезда — километр…
Алиханов встретил ее на пороге. Это был огромный молодой человек с низким лбом и вялым подбородком. В глазах его мерцало что-то фальшиво неаполитанское. Затеял какой-то несуразный безграмотный возглас и окончить его не сумел:
— Чем я обязан, Лидочка, тем попутным ветром, коего… коего… Достали пиво? Умница. Раздевайтесь. У меня чудовищный беспорядок.
Комната производила страшное впечатление. Диван, заваленный бумагами и пеплом. Стол, невидимый под грудой книг. Черный остов довоенной пишущей машинки. Какой-то ржавый ятаган на стене. Немытая посуда и багровый осадок в фужерах. Тусклые лезвия селедок на кЛочке газетной бумаги…
— Идите сюда. Тут более-менее чисто.
Надзиратель откупорил пиво.
— Да, колоритно у вас, — сказала Лида. — Я ведь по образованию гигиенист.
— Меня за антисанитарию к товарищескому суду привлекали.
— Чем же это кончилось?
— Ничем. Я на мятежный дух закашивал. Поэт, мол, йог, буддист, живу в дерьме… Хотите пива?
— Я не пью.
— Вот деньги. Рубль одиннадцать.
— Какая ерунда, — сказала Лида.
— Нет, извините, — громко возмутился Алиханов. Лида сунула горсть мелочи в карман. Надзиратель ловко выпил бутылку пива из горлышка.
— Полегче стало, — доверительно высказался он.
Затем попытался еще раз, теперь уже штурмом осилить громоздкую фразу:
— Чем я обязан, можно сказать, тому неожиданному удовольствию, коего…
— Вы филолог? — спросила Агапова.
— Точнее — лингвист. Я занимаюсь проблемой фонематичности русского «Щ»…
— Есть такая проблема?
— Одна из наиболее животрепещущих… Слушайте, что произошло? Чем я обязан неожиданному удовольствию лицезреть?..
Надзиратель опрокинул вторую бутылку.
— Мы готовим радиопередачу «Встреча с интересным человеком». Необходим герой с оригинальной биографией. Вы филолог. Точнее — лингвист. Бывший надзиратель. Человек многоплановой жизни… У вас многоплановая жизнь?
— Последнее время — да, — честно ответил надзиратель.
— Расскажите поподробнее о ваших филологических исследованиях. Желательно, в доступной форме.
— Я вам лучше дам свой реферат. Что-то я плохо соображаю. Где-то здесь. Сейчас найду…
Алиханов метнулся к напластованиям бумаги.
— В другой раз, — успокоила Лида. — Мы, очевидно, еще встретимся. Это у нас предварительная беседа. Мне хочется спросить. Вы были надзирателем, это опасно, рискованно?
Алиханов неохотно задумался.
— Риск, конечно, был. Много водки пили. Лосьоном не брезговали. На сердце отражается…
— Я имела в виду заключенных. Ведь это страшные люди. Ничего святого…
— Люди как люди, — сказал Алиханов, откупоривая третью бутылку.
— Я много читала. Это особый мир… Свои законы… Необходимо мужество… Вы мужественный человек?
Алиханов вконец растерялся.
— Люба, — сказал он.
— Лида.
— Лида! — почти закричал Алиханов. — Я сейчас достану шесть рублей. У меня гуманные соседи. Возьмем полбанки и сухого. Что-то я плохо соображаю.
— Я не пью. Вы мужественный человек?
— Не знаю. Раньше мог два литра выпить. А теперь от семисот граммов балдею… Возраст…
— Вы не понимаете. Мне нужен оригинальный человек, интересная личность. Вы филолог, тонко чувствующий индивидуум. А раньше были надзирателем. Ежедневно шли на риск. Душевная тонкость очень часто сопутствует физической грубости…
— Когда я вам грубил?
— Не мне. Вы охраняли заключенных…
— Мы больше себя охраняли.
— Откуда у вас этот шрам? Не скромничайте, пожалуйста…
— Это не шрам, — воскликнул Алиханов, — это фурункул. Я расчесал… Извините меня…
— Я все-таки хочу знать, что вы испытывали на Севере? фигурально выражаясь, о чем молчала тундра?
— Что?
— О чем молчала тундра?
— Лида! — дико крикнул Алиханов. — Я больше не могу1 Я не гожусь для радиопередачи! Я вчера напился! У меня долги и алименты! Меня упоминала «Немецкая волна»! Я некоторым образом — диссидент! Вас уволят… Отпустите меня…
Лида завинтила колпачок авторучки.
— Жаль, — сказала она, — материал интересный. Будьте здоровы. Я вам позвоню. А вы пока отыщите свой реферат…
Надзиратель стоял обессиленный и бледный.
— Минутку, — сказал он, — я тоже иду. У меня гуманные соседи…
На площадке они расстались. Лида зашагала вниз. Алиханов взлетел на четвертый этаж…
Левин обнял ее и долго разглядывал.
— Да, — сказал он, — годы идут, годы идут…
— Постарела?
— Как тебе сказать… Оформилась.
— А ты обрюзг. Позор. Галина дома?
— На собрании в школе. Хулиган у нас растет… Толстею, говоришь? Жена советует: «Тебе надо бегать по утрам». А я отвечаю: «Если побегу, то уже не вернусь…» Кофе хочешь? Раздевайся…
— Только после вас, доктор, — вспомнила Лида какую-то старую шутку.
Они прошли в гостиную. Торшер с прожженным абажуром. Иностранные журналы на подоконнике.
— Хорошо у тебя, — сказала Лида, — в новых квартирах жутко делается. Все полированное, сплошной хрусталь…
— Хрусталь и у меня есть, — похвастал Левин.
— Где?
— В ломбарде.
— По-прежнему канцерогенами занимаешься?
— По-прежнему.
— Расскажи.
— Минуточку, чайник поставлю.
— Жду…
Лида вынула записную книжку, авторучку и сигареты «БТ».
Левин вернулся. Они закурили.
