Но Фредди не приходит.
Виктор не знает, что теперь делать. Он не ест. Не выходит из квартиры. Ему плохо, он болен. Виктору снятся сны. В этих снах Фредди садится на автобус и уезжает. И не оглядывается. Виктор просыпается весь в поту. Один и тот же сон, три недели подряд. Наконец Виктор встает и принимает душ. Идет в ресторан. У него в кармане брюк осталось одиннадцать долларов, которые он забыл отдать Фредди. Виктор ест медленно, потому что болит живот. Потом он идет в магазин и на оставшиеся деньги накупает бумаги, фломастеров и карандашей. Несет всю кипу к себе в квартиру. Ему тяжело, ведь он очень ослабел после болезни. Но Виктор добирается до своих дверей, садится на пол и начинает рисовать новую карту.
Глава двадцать вторая
Ну что ж, если история моя детективная, в чем я, признаться, и сам уже не уверен, то сейчас самое время поставить все точки над i и заверить читателя, что справедливость обязательно восторжествует. Хотя те из вас, кто ждет от меня ослепительного по силе финала, боюсь, будут несколько разочарованы. Простите меня. Разумеется, вы терпеливо перелистывали страницу за страницей и теперь вправе ожидать сногсшибательной развязки. Хотелось бы мне, чтобы в этой, последней, главе вас поджидали захватывающие погони и взрывы или, на худой конец, хоть поножовщина какая-нибудь. Я даже собирался выдумать для вас что-нибудь этакое. Видите, мне очень хотелось доставить вам удовольствие. Я, конечно, не профессиональный писатель, но уж концовку-то закрутить я бы смог. Хотя, с другой стороны, вы ведь меня уже знаете. Разве можно представить меня делающим кувырок через голову в грязи и палящим из двух стволов сразу? Не верится как-то, правда?
А дело просто в том, что я пишу все это с одной лишь целью — рассказать скрытую доселе правду. Так что, может, я и упустил что-то ради красоты повествования, но уж точно ничего не выдумал.
Итак, поразмыслив над ходом сюжета (знали бы вы, как это трудно, рассказывать все обстоятельно и последовательно), мы остаемся один на один с несколькими важнейшими вопросами. Во-первых, непонятно, кто же меня отмутузил и украл коробку с рисунками. Если не Кристиана, то кто? Еще всем, конечно, интересно узнать, чем кончилась история про меня и Мэрилин, а также история про меня и Сэм. Что сталось с Фредериком Гудрейсом? И что же, в конце концов, сталось с Виктором Крейком? Ладно, приступим. Начнем с нашего убийцы.
У него был немаленький послужной список.
— Нападение, нападение, жестокое обращение с животными, бродяжничество, хулиганство, нападение в состоянии алкогольного опьянения, изнасилование, нападение. — Сэм повернулась ко мне: — И это только ранний период его творчества.
— До влияния Моне.
— Вот болтун! — Она нежно улыбнулась.
— И где он теперь?
— В последний раз его осудили в… — она полистала страницы, — в 1981 году. Изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Он отсидел шесть лет из двенадцати. Ах ты господи, вот невезение! В наши дни образец ДНК берут в обязательном порядке. Ну, значит, он либо затих и последние двадцать лет вел себя смирно, либо поумнел и больше не попадался… Ничего, главное — подход. Сначала надо выяснить, жив ли он еще. Последний адрес, который есть в деле, — на Стейтен-Айленд. И тут же фамилия полицейского, который за ним следил на условно-досрочном.
На последнем снимке, который был в деле, Гудрейс улыбался с такой ослепительной яростью, что даже не знай я, кто это, все равно испугался бы. Он родился 11 мая 1938 года, а значит, на фотографии ему было около сорока. При этом кожа у него была гладкая, словно он в жизни своей никогда ни о чем не беспокоился. Скан мы послали Джарвису, и тот снова подтвердил, что на него напал именно Гудрейс.
Мы поговорили с инспекторшей, которая наблюдала за ним на условно-досрочном, и она тут же кинулась на его защиту. Клялась и божилась, что Фредди давно завязал и теперь жил себе тихо-мирно по указанному в деле адресу. Даже работа у него имелась. Нас ждал еще один сюрприз: Гудрейс обзавелся дочерью.
— Насколько я знаю, отношения у них не очень, — сказала инспекторша.
Я-то думал, что мы сразу кинемся вышибать ногой его входную дверь, как в фильмах про бандитов и полицейских, но Сэм решила проявить осторожность. Во-первых, воспользоваться показаниями Джарвиса мы не могли. Срок давности по изнасилованиями в штате Нью-Йорк в те времена был всего пять лет — самый короткий в стране. Феминистки прямо с ума сходили из-за такой несправедливости, и уже через год после нападения на Джарвиса в закон внесли поправки. Когда Сэм начала выяснять подробности, ей пришлось сообщить Джарвису, что возмездия за его изнасилование не будет, что его дело закрыто и похоронено. Я предположил, что мы можем пригласить его как свидетеля для характеристики личности Гудрейса. И характеристика будет исчерпывающей. Но Сэм возразила: его показания почти наверняка сочтут не относящимися к делу и не придадут им значения.
— Тогда какой же от него вообще толк?
— Зато его показания помогут нам убедить важных шишек заняться этим делом.
Стейтен-Айленд — местечко все-таки жутковатое. Нет, мост Верразано весьма живописен. Пожалуй, это один из самых красивых мостов в пригороде. Под определенным углом и при должном освещении он даже напоминает «Золотые ворота» в Сан-Франциско, а значит, он и в самом деле красив. Большая часть острова застроена уютными пасторальными домиками из коричневого кирпича, между которыми тянутся покрытые инеем бейсбольные поля. Если не приглядываться к торговым площадям и огромным свалкам, остров вполне может сойти за мечту Рокфеллера о богатой Америке. Я поделился этим наблюдением с Сэм, но она была слишком занята поджариванием замерзших пальцев на автомобильной печке.
— Чего ты хочешь: Стейтен-Айленд, — равнодушно ответила Сэм.
Стояла последняя неделя февраля, и зима решила еще разок провернуть нож в спине Нью-Йорка. В шесть тридцать утра мороз на улице был лютый. Жилые кварталы потихоньку просыпались, крыши блестели в лучах восходящего солнца. Дети, обмотанные шарфами, ждали, когда их заберет школьный автобус. Несколько самых смелых приверженцев здорового образа жизни пытались удержать равновесие на заледеневшей беговой дорожке. Водители соскабливали корки льда с лобовых стекол. Лужайки перед домами были украшены сложными дырчатыми узорами из собачьей мочи.
Мы поехали сначала в полицейский участок, расположенный рядом с причалом парома. Там нас встретил какой-то лейтенант. Он пожал Сэм руку, сказал, что знал ее отца, и выразил свои соболезнования. Сэм вежливо кивнула, с трудом сдерживая эмоции. Конечно, для любого нормального человека нет ничего удивительного в том, чтобы расстраиваться при упоминании умершего родственника через пять месяцев после его кончины, но я в который раз понял, как мало меня связывало с семьей.
Нам дали гражданскую машину и полицейского по имени Джордан Стаки в придачу. Втроем мы отправились в район, где жил Гудрейс. Серые песчаные пляжи, стальной Атлантический океан. Вдоль берега — гнилой забор из почерневшего от непогоды штакетника. Архитектурное решение неожиданное — кругом одни бунгало. По мне, так очень похоже на тот район, где жил Макгрет. Я понял, что Сэм тоже расстроило это сходство, а потому воздержался от комментариев.
