— Нет, ты полюбуйся! — всплеснула я руками,
обращаясь к любимому животному. — Как, по-твоему, эта дрянь сюда
попала? — Ромео начал скулить, преданно глядя мне в глаза, тряхнул ушами и
тяжело вздохнул. Я стала подниматься по лестнице, рассуждая вслух, а Ромео
неловко запрыгивал на ступеньки и поглядывал на меня с сочувствием. —
Должно быть, он за нами следил и видел, что мы дежурим у подъезда. А сегодня
ночью прокрался и оставил записку. Ужасно хитрый тип, ты не находишь? Пожалуй,
сидение на скамейке нам ничего не даст. Тут требуются меры посущественнее.
Ближе к вечеру я стала размышлять, стоит ли подходить к
окну. Три вечера подряд я сидела на скамейке и сторожила своего корреспондента,
а он, видимо, надеялся меня увидеть… Черт возьми, откуда он за мной наблюдает?
Я придвинула телефон и принялась обзванивать всех знакомых,
надеясь, что у кого-то найдется полевой бинокль. Он нашелся, но в настоящее
время был довольно далеко, на даче моей подруги Наташки. Завтра она обещала его
привезти, а вот сегодня нет — и все тут. В пустых разговорах время пролетело
незаметно, часы начали бить восемь, а я бросилась в кухню, замерла, глядя в
окно, пытаясь уловить хоть какое-то движение, и шептала побелевшими от злости
губами: «Где же ты, черт тебя возьми? Ну давай, покажись мне!»
В половине девятого я покинула кухню в состоянии, близком к
истерике. Так подло со мной еще никто не поступал. Устроилась в кресле,
поразмышляла, глядя в потолок, и твердо решила: завтра же найму частного
детектива. Он этого шутника мигом выведет на чистую воду. Утром куплю газеты и
буду осваивать объявления.
Частный сыщик не понадобился. Возвращаясь с прогулки, я
решила обследовать лужайку перед домом. Вдруг удастся обнаружить нечто,
способное подтолкнуть меня к разгадке? Я совсем было собралась со всей
тщательностью осмотреть каждый сантиметр лужайки, завернула за угол и
совершенно неожиданно столкнулась с рослой брюнеткой неопределенного возраста,
в бикини. Она обильно смазывала себя маслом для загара и что-то напевала под
нос.
В том, что женщина решила позагорать, конечно, не было
ничего особенного, но я-то привыкла видеть лужайку абсолютно необитаемой и,
обнаружив здесь человека, смутилась и даже растерялась.
— Какая собачка, — сказала женщина, заметив Ромео,
и перевела взгляд на меня, а я улыбнулась и поздоровалась.
— Решили позагорать? — спросила я, хотя можно бы и
не спрашивать: чем еще может заняться женщина в бикини, если у ее ног разложено
полотенце, а в руках баночка с маслом? Но женщина не сочла мой вопрос глупым и
охотно кивнула:
— Погодка самая подходящая, у меня утро свободное, а на
речку ехать далеко.
— Да… — неопределенно кивнула я, силясь что-нибудь
придумать для объяснения вспыхнувшего интереса к лужайке перед домом.
— А вы, значит, с собачкой гуляете? — спросила
женщина. Как видно, она не прочь была поболтать.
— Ромео потерял, здесь мячик, вот хотела посмотреть…
— Посмотрите, только вряд ли чего найдете, все утро детвора
бегала.
Женщина устроилась на полотенце, а я стала тщательно
обследовать лужайку. Не знаю, что я ожидала обнаружить, но не нашла абсолютно
ничего. Ромес с несчастным видом помогал мне изо всех сил, но успехом
похвастать тоже не мог.
Я злобно посмотрела на свое кухонное окно и от души пожелала
ему провалиться. Правда, быстро одумалась и попросила Провидение не принимать
мои слова буквально, тем более что произнесены они были в сердцах и по большому
счету на них вовсе не стоило обращать внимания. Женщина приподнялась на локте и
крикнула:
— Нашли?
— Нет. Должно быть, действительно дети взяли…
— Конечно, дети… Костер задумали разжечь, в такую-то
жарищу. Тетя Клава их прогнала, так они пререкаться начали. Из соседнего дома
детня, все как на подбор шпана. Так через забор и просятся, — кивнула она
на каменную стену тюрьмы, в погожий летний денек выглядевшую особенно мрачно.
Я слушала женщину, кивала и ждала, когда можно будет
проститься и уйти.
— А вы из двадцать девятой квартиры? — без
перехода спросила она. — Меня Машей зовут. А вас?
— Аня. Да, я из двадцать девятой.
— Недавно переехали?
— В общем, да…
— С мужем?
«Господи, какая любопытная».
— Я живу одна, — ответила я с достоинством.
— А окна сюда выходят?
— Да…
— Повезло, — вздохнула Маша с заметной
печалью. — Пятый этаж, окна сюда выходят, и без мужа… А у меня три окошка
и все во двор.
Я немного растерялась, не видя особого повода для
переживаний, но разговор меня вдруг заинтересовал, я присела рядом и спросила:
— Чем же вам двор не нравится? Окна у вас на светлую
сторону, и дворик, по-моему, очень симпатичный.
— Оно, может, и так, — согласилась моя
собеседница, — только ведь от этого двора никакого проку.
— А какой прок от моего окна? — проявила я
любопытство. Женщина посмотрела с озорством, хихикнула и спросила:
— А то не знаете?
— Нет, конечно, — растерялась я.
— Да? — она вроде бы тоже растерялась. — Ну…
скоро узнаете…
— А нельзя узнать сейчас? — нерешительно сказала
я, чувствуя, что нахожусь на пороге разгадки своей тайны. — Вы меня так
заинтриговали… Так что ж хорошего в моих окнах?
Она хохотнула, покачала головой и задала очередной вопрос:
— Вам записки не передавали?
Тут меня просто оторопь взяла, и я с трудом промямлила:
— Да. Странные такие… Просили подойти к окну…
— А вы подходили?
— Да, — в этом месте я неожиданно пунцово
покраснела.
— А раздеться просили?
— Как это? — опешила я.
— Ну… раздеться… стриптиз, одним словом?
— Нет…
— Странно… А деньги оставляли?
— Оставляли…
— Чего ж тогда раздеться не просили? Чудно…
— Да кто просил-то? — не выдержала я. — Я
имею в виду, чьи это дурацкие шутки9
— Хороши шутки, — обиделась Маша. — Да у нас
полдома на эти «шутки» живут. И как живут. Припеваючи. Вот Верка Тюлькина
машину купила, а пятый год безработная.
