— Не надо, Григорий, мы ведь пришли поговорить
по-хорошему. Верно, Анна .Станиславовна?
— Вот уж не знаю, — пожала я плечами. — Что
вы мне голову морочите? Говорите, что Трофимова посадили, а потом заявляете,
что он это вовсе не он. Нельзя над людьми издеваться, сначала обнадежите, а
потом…
— Ты у меня сейчас дождешься, — проворчал
упитанный Григорий, поднялся, шагнул к шкафу и, ни слова не говоря, швырнул на
пол вазу из чешского стекла. Между прочим, дорогую. К тому же подарок… Я
нахмурилась и обратилась к его приятелю:
— Может, вы его утихомирите, или стоит позвонить 03, у
меня есть знакомые, ему помогут…
— Ничего-ничего, — противно улыбнулся в ответ
худосочный. — Григорий чувствует себя превосходно, просто терпеть не
может, когда его не понимают.
— А-а, тогда ладно, — кивнула я, наблюдая за
действиями Григория.
Он немного пошвырялся моими вещами, но я даже бровью не
повела. Зато в стену постучали соседи, как видно, шум их обеспокоил, и они
начали волноваться. Худосочный насторожился и сказал Григорию:
— Прекрати.
А тот огрызнулся:
— Да пошел ты… — Из чего я сделала вывод, что они
партнеры на равных и особого согласия между ними нет.
— Ни к чему, чтобы кто-то вызвал милицию, —
укоризненно заметил худосочный, а я добавила:
— Да, вызвать милицию в самом деле не помешало бы.
Крепыш шагнул ко мне, наклонился к самому лицу и рявкнул:
— Где Трофим? Где деньги? Он их оставил тебе?
— Мне он ничего не оставлял, если хотите, я ему позвоню
и спрошу про деньги, или сами спросите?
— Говори телефон, — чему-то обрадовался Гриша.
— Телефон мне, конечно, неизвестен, но узнать не
трудно, через 09.
— Чей телефон? — начал хмуриться Григорий. ;
— Трофимова, — пожала я плечами. — Он вам
нужен?
— Ну, все, — выдохнул крепыш и собрался примерно
меня наказать, но для этого он должен был выпрямиться, что и попытался сделать.
Так как до этого незваный воспитатель почти упирался носом в мой нос, а теперь
слегка повернул голову, я совершенно свободно смогла ухватить его зубами за
ухо, после чего он взвыл и попытался высвободиться, упершись мне в грудь
руками. Это было болезненно, и, наверное, с перепугу челюсти у меня сомкнулись,
точно у добермана. При всем желании я не могла их разжать. Григорий ослабил
давление на мою грудь и почему-то завизжал. Я услышала злобное рычание, а потом
с некоторым удивлением сообразила, что Ромео, против обыкновения, демонстрирует
мужество и невероятную решимость: он больше не сидел под столом, а вцепился
моему обидчику в щиколотку, тот забавно дрыгал ногой и головой одновременно, но
не в такт и делал себе этим только хуже.
Худосочный кружил рядом и увещевал меня:
— Отпустите Григория, вы ему ухо откусите.
— Не могу, — промычала я.
— Я ее убью, — заорал Гриша и замахнулся кулаком,
я зажмурилась в ужасе и еще теснее сцепила челюсти. — Отпусти,
идиотка! — вновь перещел он на визг, а его дружок сунул мне под нос стакан
воды, жалобно бормоча:
— Выпейте, выпейте воды и успокойтесь.
Успокоиться я не могла, зато подхватила вазу, которая
валялась слева от кресла и почему-то не разбилась, и огрела ею Григория по
голове за секунду до того мгновения, когда его кулак, нацеленный в мое ухо, мог
бы в него попасть.
Григорий крякнул и обмяк, а я наконец-то смогла расцепить
челюсти, Ромео отскочил в сторону и залаял, а потерявший сознание враг сполз на
ковер.
Худосочный стоял, сложив ладошки на груди, и вращал глазами.
— Что же это такое? — вымолвил он.
— Это безобразие, — ответила я. — Он меня
спровоцировал. А между тем мне совершенно нельзя волноваться, я очень нервная.
Даже мой психиатр перестал задавать мне вопросы, когда увидел, как я реагирую
на некоторые из них. Вы заметили, этот ненормальный хотел меня ударить.
Немедленно вызывайте милицию.
— Не надо милиции, — ожил тип с бороденкой.
— Может, тогда «Скорую»? — предложила я. —
Как считаете, он очнется?
— Думаю, да… — ответил тот с сомнением.
— У меня есть нашатырь в ванной. Надо привести вашего
друга в чувство, он лежит без движений, и меня это беспокоит.
Худосочный сбегал в ванную и принес нашатырь, а я в кухне
намочила полотенце холодной водой и присела рядом с Григорием. О том, чтобы
переложить его на диван, не могло быть и речи, единственное, что мы сумели, это
прислонить его к креслу, поудобнее пристроив голову.
На затылке у Гриши наметилась выдающихся размеров шишка, и в
целом парень выглядел неважно. Я обмотала его голову полотенцем и сунула под
нос пузырек с нашатырем, Григорий хрюкнул, слабо дернулся и открыл глаза.
Сфокусировал зрение, наверное, увидел меня и свел глаза у переносицы с очень
характерным стоном.
— Ничего, нам уже лучше, — зашептала я, радуясь,
что мои труды не пропали даром, не в смысле шишки, а в смысле, что открыть
глаза он все-таки смог. — Хотите воды? Нет? А чего вы хотите?
Парень сел, сорвал с головы полотенце и посмотрел на меня с
большой суровостью. Его приятель сидел рядом и перемене в самочувствии Гриши
как будто вовсе не обрадовался.
— Как вы меня напугали, — укоризненно покачала я
головой. — Вам лучше прилечь на диван. Я заварю чаю покрепче, а на шишку
надо положить старый пятачок, у меня был где-то в шкафу. Поищите, —
кивнула я худосочному. — Не сидите как пень.
Он кинулся к шкафу, а Григорий, наблюдая за мной, заметно
помрачнел.
— Я тебя убью, — заявил он.
— У него есть оружие? — повернулась я к
худосочному.
— Нет, конечно, — обиделся он.
— Что ж вы мне тогда голову морочите?
— Я тебя убью безо всякого оружия, — заметил Гриша
и поморщился, а я обрадовалась: вряд ли он сейчас способен на решительные
действия.
— Помолчите немного, вам нельзя волноваться. Голову вот
сюда… Так удобнее? А чаю все-таки стоит выпить. Худосочный не нашел пятачок и
теперь крутился рядом.
— Как вас зовут? — спросила я.
— Вячеслав.
— Очень хорошо, Славик, позаботьтесь о чае, все
необходимое в кухне, а я присмотрю за Гришей, мне не нравится цвет его лица.
