— Я прошу прощения, — повторил он низким, хриплым тоном. — Вы поймете мою реакцию, когда… — Замолчав, он облизал губы и глубоко вдохнул. — Послушайте, не могли бы вы поправить юбку?
Взглянув вниз, Николь густо покраснела. Юбка задралась на бедра и оказалась зажатой под ней. С некоторым трудом она выдернула ее, с ужасом чувствуя на себе неодобрительный взгляд Блейка.
В эту секунду послышался тихий стук в дверь, и вошла пухлая добродушная женщина с подносом в руках.
— Я слышала, вы приехали, чтоб развеять прах вашего отца, и я так сожалею. — Женщина улыбнулась Николь с искренним сочувствием.
— Спасибо.
— Я подумала, что горячий суп и домашние булочки — как раз то, что надо, — продолжила миссис Картер. — Тут еще буженина, горячая курица и грибной пирог с молодой картошкой. В кувшине домашний лимонад, и на десерт своя клубника. — Она улыбнулась Николь и тут увидела Люка. — Ой, какая крошка! Это ваш малыш?
— Да. — Голос Николь смягчился. — Его зовут Люк.
— Хорошенький, как картинка, — просияла женщина. — И посмотрите-ка, его волосики такие же светлые, как у Беллами!
Николь увидела, что кухарка указывает на серию написанных маслом портретов на стенах. До сих пор не замечавшая ничего вокруг, Николь обратила внимание, что все мужчины на портретах — блондины. У одного даже были глаза, как у ее отца.
— Но, — озадаченно проговорила Николь, с любопытством взглянув на темноволосого Блейка, — не все они блондины.
— Нет правил без исключений, дорогая, — поведала миссис Картер, подмигнув Блейку.
Он ответил натянутой улыбкой, которая не затронула глаз.
— Совершенно верно. А сейчас мы, пожалуй, приступим к еде. Спасибо, миссис Картер. Ленч выглядит восхитительно, — сказал он тоном вежливого освобождения.
Николь поняла, что он не собирается представлять ее как родственницу. Она побледнела.
— Ну, ладненько. — Повариха заторопилась к двери. — Я принесу кофе, когда позвоните. И вашего любимого шоколадного печенья.
С очередной вялой улыбкой Блейк кивнул и дождался, когда она выйдет из комнаты, прежде чем налить суп в тарелку и подать Николь. Аромат был восхитительным, и она с готовностью окунула в него ложку.
Сам Блейк ел мало — несколько ложек супа, кусочек пирога. Николь же с удовольствием налегала на пищу. Она заканчивала вторую миску клубники, когда наконец произнесла:
— Вы готовы говорить. Я готова слушать. — Ее большие перепуганные глаза встретились с его взглядом.
Блейк встал и начал ходить по комнате. Николь следила за каждым его движением.
Когда его скульптурные губы приоткрылись, чтобы начать, она ухватилась за подлокотник кресла и приготовилась услышать слова, которые изменят всю ее жизнь.
Глава пятая
Я бы могла привыкнуть к этому, подумала Николь, блаженствуя в ароматной пене. Она в изнеможении закрыла глаза и позволила мыслям дрейфовать. Относительно ее отца произошла какая-то ошибка, в этом она уверена. Истории, которые Блейк поведал ей час назад, не имели никакого отношения к человеку, которого она знала. И она так прямо и сказала ему об этом. Ну, вообще-то она накричала на него, если быть честной. Но как он посмел выдвигать такие смехотворные и гадкие обвинения?
— Вы мне не верите, — ровным тоном констатировал он после того, как наплел свои небылицы про якобы развратную юность отца.
Ее глаза предостерегающе вспыхнули.
— Все, что вы сказали — полный бред. Мой отец был добродушным и веселым. Он жил своей работой, своими картинами.
— И сексом.
— Едва ли. Да, у него была пара подруг после ухода матери. Но что в этом плохого? Если взрослые люди по обоюдному согласию…
— А почему ушла ваша мать?
Николь состроила мину.
— Встретила кого-то богаче и известнее! Тогда еще папа не завоевал себе имя, а она была сыта по горло бедностью. Для некоторых женщин бедность невыносима, — вызывающе добавила она, когда он нахмурился.
— Я знаю. Почему же она вышла за него, если он был так беден?
— Недоразумение, — печально ответила Николь. — Когда они познакомились, у него были «Бентли» и несколько дорогих украшений. Мама рассказывала мне, что это ввело ее в заблуждение, которое развеялось, когда он начал распродавать вещи, чтобы заплатить ренту.
Блейк торжествующе произнес:
— Деньги утекали у него сквозь пальцы.
— Неправда! — негодующе воскликнула она. — Он экономил каждый франк, чтобы одеть и прокормить меня.
— Но и себе не отказывал в удовольствиях, — прорычал Блейк. — Только не говорите мне, что ваш отец никогда не напивался.
— Не скажу, — призналась она. — Но…
— Я так и думал!
— Один-единственный раз! — возразила она. — И по веской причине!
Николь замолчала, чувствуя, что не может говорить из-за подступившего к горлу кома. Так больно было вспоминать о том, какое потрясение она испытала, услышав о неизлечимой болезни отца.
Она представила его — скорбного, сломленного болью, со срывающимся голосом, когда он осторожно сообщил ей эту ужасную новость. Гнев вспыхнул с новой силой. Что этот изнеженный аристократ знает об отчаянии и горе?
— Отец напился только один раз, потому что ему нужно было сообщить мне тяжелейшую в мире вещь, — выдавила она, сверкая глазами от гнева. — Он сказал мне, что ему осталось недолго жить. Я думаю, любому простительно напиться при подобных обстоятельствах, не так ли?
Видимо, ее объяснение Блейка не убедило.
— Алкоголики ловко умеют скрывать свою слабость от членов семьи.
— Он не был алкоголиком! — закричала Николь.
Он пожал плечами, словно ее мнению нельзя было доверять.
— А как насчет разврата? Вы не припоминаете никаких бурных вечеринок?
У нее возникло желание ударить его.
— Как вы смеете?
— Значит, не было вечеринок? — протянул он.
— А они запрещены? — парировала она. Его брови цинично изогнулись.
— Это зависит от того, что на них происходит.
— Конечно, мы устраивали вечеринки. Шумные. Если вы называете музыку, пение, смех и возбужденную болтовню «бурными», то да, наши вечеринки были именно такими! Но никогда ничего дурного! Люди приводили своих детей. Неужели вы думаете, что они подвергли бы их чему-то неприличному?
— Ваша мать не была в восторге от вашего отца, — заметил он с язвительным выражением лица.
— Если бы я была злюкой, — резко ответила Николь, — я могла бы сказать то же самое о вашей бывшей жене. И о моем бывшем муже. Но разве это делает нас чудовищами?
