— Доброе утро, Блейк, — торопливо сказала она, приятно удивленная тем, что незнакомец говорит по-французски. — Я говорю по-английски. Моя мама родом из Лондона, и дома мы говорили в основном по-английски. Я Николь Базо, — представилась она. — А мой горб на животе — это Люк, — весело сообщила она Джозефу, плененная его огромными черными глазами. — Ему семь недель.
— О, бог мой! Вы привезли его сюда, потому что он умер? — горестно воскликнул мальчуган.
— Джозеф!
Сдержав смех, Николь покачала головой, отчего светлые локоны рассыпались по плечам.
— Нет, посмотри. С ним все в порядке. Он просто спит. — Присев на корточки легким, гибким движением, она позволила мальчику убедиться, что ее сын жив.
— Он дышит!
Николь кивнула, зачарованная радостью и облегчением Джозефа. Со светлым, любящим лицом она тоже залюбовалась маленьким комочком плоти и крови, который был ее сыном. Волна любви захлестнула ее, и она мягко поцеловала персиковую щечку Люка.
— Mon chou, — пробормотала она.
— Это заклинание? — ахнул Джозеф, поспешно отступая назад.
Ее глаза заискрились при виде его испуганного личика:
— Разве я похожа на ведьму?
— Вы могли замаскироваться, — осторожно ответил он.
— Нет. Просто я говорила по-французски. Это означает «моя крошка», «мой дорогой», — пояснила она и, увидев удовлетворенную улыбку мальчика, поднялась, внезапно осознав, что Блейк пристально наблюдает за ней.
Он был высок и безупречно одет. Легкий серый костюм, качество и покрой которого она немедленно оценила, отлично сочетался с голубой рубашкой и фиолетовым галстуком. И маргариткой в петлице. Она улыбнулась, заподозрив, что цветок — дело рук мальчика.
Лицо мужчины было загорелым и обветренным, а широкий рот, сильный нос и брови выдавали твердый характер. Волосы тоже были особенными. Иссиня-черные, как вороново крыло, они спускались на плечи хорошо уложенными локонами.
Пристальный взгляд его глубоких карих глаз, казалось, подмечал все. Внезапно Николь застеснялась своей помявшейся в дороге юбки и заплаканного лица.
— Извините нас за вмешательство, — мягко проговорил мужчина. — Я подумал, что вы, возможно…
— …сумасшедшая, — подсказал Джозеф с огромным энтузиазмом. Суровый взгляд Блейка был встречен невинным протестом. — Но ведь она же швыряла…
— «Бросала» было бы более подходящим словом, — поправил отец. — Джо, думаю, тебе лучше пойти и посмотреть, не можешь ли ты помочь дамам убрать посуду.
— Он хочет, чтоб я ушел, — пояснил мальчик с тяжелым вздохом. Николь хотелось рассмеяться, и впервые за много дней ее настроение поднялось. Малыш сделал несколько шагов по направлению к церкви, затем обернулся. — Но ты расскажешь мне, зачем она швы… бросала ту пыль, ладно, папа?
— Иди! — грозно прикрикнул Блейк и повернулся к Николь, которой с трудом удавалось сохранить серьезное лицо. — Я могу лишь еще раз извиниться, — тихо сказал он. — В его сознании отсутствует понятие «такт», но я продолжаю упорно внушать ему его и уже подумываю, не написать ли это слово у него на лбу. Как вы считаете?
Она отметила, какой искренностью и теплом светятся его глаза. Притягательный мужчина, заслуживающий доверия.
— Всему свое время.
Блейк вздохнул:
— Думаю, вы правы. Извините.
— Все в порядке. На самом деле мне было очень грустно, а он взбодрил меня.
Улыбка осветила лицо незнакомца, обнажив ряд белоснежных ровных зубов.
— Он лучик солнца в моей жизни, — сказал Блейк нежно.
— Вы обожаете его, — пробормотала Николь.
— Всем сердцем, — признался он. И рассмеялся. — Это так заметно?
Она тоже засмеялась.
— Вне всяких сомнений. Но я вас понимаю. — Ее рука погладила головку спящего малыша. — Когда родился Люк, я поняла, что значит любить кого-то всем сердцем, всей душой. — Она подняла голову. — Думаю, пора объяснить мое пребывание здесь.
— Я заинтригован, — признался Люк.
— Я приехала сюда, чтобы рассыпать по земле прах отца. Это было его предсмертным желанием.
Улыбка испарилась, и на лице Люка отразилось сочувствие:
— Понятно.
— Наверное, надо было спросить викария, но церковная служба была в разгаре, а я не хотела никого беспокоить.
— Все в порядке, — заверил он. — Я бы ни за что не помешал вам, но Джозеф влетел и сказал, что какая-то леди плачет на улице, и я забеспокоился.
— Я… разговаривала с отцом. Мне так не хочется оставлять его здесь. Совсем одного. Далеко от дома.
— Это было его желанием, — последовал спокойный, утешающий ответ.
— Я знаю, но… — Ровные белые зубы с силой прикусили нижнюю губу. — Ведь я скоро поеду домой, а он останется здесь, на чужой земле…
— Где он хотел быть. — Твердые, убедительные нотки в голосе Блейка немного успокоили ее. — Хотя я понимаю, как это для вас тяжело. Вам кажется, что вы предаете его и память о нем. Но вы сделали то, о чем он просил, а у него, должно быть, была веская причина.
Какая причина? — мучительно размышляла она. И вновь от искреннего сочувствия Блейка слезы набежали на глаза, и она часто заморгала, прогоняя их. Охваченная печалью, она уныло наблюдала за желтой бабочкой, порхающей с цветка на цветок. Лимонно-желтый был любимым отцовским цветом. Он всегда носил желтые рубашки, скорбно подумала она.
— Мне будет так его не хватать. Мы были очень близки, потому что я была его единственным ребенком, — пробормотала она.
Мужчина немного помолчал, потом добавил с величайшей мягкостью:
— Возможно, вам станет легче, если я расскажу о том, что было со мной, когда умерла моя бабушка. Мне тогда было всего лишь семь, и я находил саму мысль о смерти ужасной. Мне снились кошмары. Но мама рассказала мне старинную легенду. — Он заколебался, выглядя неуверенным. — Вы, наверное, сочтете это глупостью… — Он замолчал. Николь затихла, не сводя с него огромных глаз. Ощущение покоя снизошло на нее.
— Продолжайте, — попросила она. Лицо Блейка смягчилось.
— Я вспомнил легенду, когда увидел порхающую лимонницу. Мама рассказала мне, что малиновки и бабочки являются людям, которые потеряли близкого человека, людям, которые безутешны в своем горе.
Николь улыбнулась.
— Спасибо, что рассказали мне, — поблагодарила она от всей души. И затрепетала от теплой улыбки, которой он наградил ее. — И к вам являлись?
— Не сразу, — ответил Блейк добродушно, — хотя я все время искал глазами птиц и бабочек. Затем через, десять дней я увидел малиновку на любимой бабушкиной скамейке в саду. Мне показалось, что она пытается утешить меня. — Он на мгновение нахмурился и медленно продолжил: — Я твердо верю, что любовь никогда не умирает и что некая нить продолжает связывать нас.
