– Так где же деньги? – спросил Эрик Баскин.
– Теоретически – у нас в кармане. Он даст. Я чувствую, он даст!
– Кто – он?
– Ларри Швейцер!
– Кто такой Ларри Швейцер?
– Это большой человек! Фигура! Настоящий капиталист!.. Я все объясню. Не расходитесь. Пошлите Дроздова за водкой. Я беру машину. Но у меня всего шесть долларов и токен. Скиньтесь понемногу и ждите меня внизу…
Через полчаса я уже разливал водку. Диана приготовила фирменный салат. В салате были грибы, огурцы, черносливы, редиска, но преобладали макароны.
Мокер говорил торопливо, сбивчиво и невнятно. Вот что я усвоил из его рассказа.
Есть такой Ларри Швейцер. Мокер познакомился с ним в еврейском центре. Швейцер – адвокат и бизнесмен. Скупает разоренные кварталы в Бруклине. Делает косметический ремонт. И затем поселяет там русских эмигрантов. То есть возрождает город.
При этом мечтает сыграть какую-то общественную роль. А потом чуть ли не баллотироваться в Конгресс.
Для этого ему нужна общественная репутация. Чтобы заслужить ее, Швейцер учредил «Комитет». Задача «Комитета» – оказание помощи российским беженцам. Параллельно Швейцер организовал курсы английского языка и музей неофициальной советской живописи. Мокер, кажется, сумел убедить Ларри Швейцера в необходимости еще одной русской газеты. Причем Швейцеру вовсе не обязательно тратить собственные деньги. Он может содействовать нам в получении долгосрочного займа. Речь идет о пятнадцати – двадцати тысячах.
Итак, газета нужна этому типу как выразительный штрих общественной репутации.
Швейцер и его родители – американцы. Но дед, естественно, из Кишинева. Так что эмигрантские проблемы Швейцеру более или менее доступны…
Мокер перевел дыхание. Мы боялись верить. Эрик Баскин сказал:
– По-моему, рано бить в литавры. Дождемся окончательного решения вопроса.
– Но выпьем-то мы уже сейчас? – забеспокоился Дроздов.
– Возражений. – говорю, – не имеется…
Накануне
Как это ни удивительно, деньги мы все же получили – шестнадцать тысяч. Я спросил у Мокера:
– А почему не двадцать? Или не пятнадцать?
Мокер ответил, что круглая сумма – это всегда подозрительно. А в шестнадцати тысячах ощущается строгий расчет.
Соло на ундервуде
Мой приятель Валерий Грубин деньги на водку занимал своеобразно. Он говорил:
«Я уже должен вам тридцать рублей. Одолжите еще пятерку для ровного счета…»
Таинственный Ларри Швейцер захотел с нами познакомиться. Мы приехали в его служебный офис. Это были две небольшие комнаты, заваленные всяким хламом.
Баскин разочарованно поморщился. Но Мокер объяснил ему:
– Миллионеры здесь не любят выделяться. В «Мерседесах» разъезжают только гангстеры и сутенеры. А настоящие богачи стараются выглядеть поскромнее.
Я говорю:
– Наверное, меня все принимают за богача. Поскольку мои единственные брюки лопнули на заднице…
Но тут появился Ларри Швейцер. Мокер стал представлять нас. Баскина и Дроздова он назвал знаменитыми журналистами, а меня – знаменитым писателем. Каждый раз Ларри дружелюбно восклицал: «О!..»
Это был подвижный рыжеватый человек лет сорока. На его кремовых брюках выделялась ровная складка. Коричневые туфли блестели. Зеленая бобочка облегала не слишком тощую поясницу. В Ленинграде так одеваются продавцы комиссионных магазинов.
Ларри куда-то позвонил. Через минуту нам принесли бутерброды и кофе.
Виля Мокер торжествующе взглянул на Баскина. Мол, что я говорил?! Солидная фирма…
Дроздов предложил:
– Может, сбегать за водкой?
– Этого еще не хватало! – прикрикнул Мокер.
Ларри достал блокнот, калькулятор и авторучку.
Потом сказал:
– Я очень рад, что познакомился с вами. Америке нужны талантливые люди. Я говорил с друзьями… Я думаю, вы можете получить ссуду на издание еврейской газеты. Но это должна быть именно еврейская газета. Еврейская газета на русском языке для беженцев из Союза. Цель такой газеты – приблизить читателей к еврейскому Богу и сионистским традициям.
Я попытался возразить:
– Нельзя ли использовать более общую формулировку? Например, «газета третьей эмиграции»? Без ударения на еврействе. А еще лучше – вообще не указывать, кто мы такие. Издавать еженедельник для всех, кто читает по-русски. Уделяя, разумеется, при этом место и еврейскому вопросу. Так мы соберем наибольшее число подписчиков.
– Но ведь бегут из России, главным образом, евреи? – удивился Ларри.
– Не только. Уехало довольно много русских, грузин, прибалтийцев. Не говоря о смешанных браках. Кроме того, советские евреи не очень религиозны. Большая часть еврейской интеллигенции воспитана на русской литературе.
Пока я говорил все это, Мокер страшно нервничал. Он делал мне знаки. Затем с нежнейшей улыбкой выговорил по-русски:
– Заткнись, мудак, ты все испортишь, чучело гороховое, антисемит проклятый!..
Но меня поддержал Баскин:
– Я согласен. Еврейскую газету покупать не будут. В этом есть что-то местечковое. И вообще, я не люблю, когда мне ставят условия.
– Интересно, – возмутился Мокер, – с каких это пор? А в московских газетах тебе не ставили условий?
– Потому-то я и уехал, – возразил Баскин.
Дроздов безмолвствовал. Он пил кофе и ел бутерброды.
Мокер сказал:
– Одну минутку, Ларри.
И затем, обращаясь к нам, с едва заметным бешенством:
– Вы просто идиоты! Человек готов нам помочь. Он хочет, чтобы газета была еврейской. Вам жалко? Укажем сбоку микроскопическими буквами: «Еврейская газета на русском языке», и все. Будем раз в год давать материалы по еврейской истории. Отмечать большие праздники… Что же тут плохого? В конце концов, большинство из нас действительно евреи… А главное, иначе денег не получим…
– Лично мне все равно, – отозвался Дроздов.
Баскин махнул рукой.
Мокер сказал:
– Извини, Ларри! Мои друзья уже рвутся в бой. Обсуждают конкретные творческие проблемы. Нам кажется, еврейская газета должна быть яркой, талантливой, увлекательной…
– Повело, – говорю, – кота на блядки!
– Что? – заинтересовался Ларри.
