Одно он знал наверняка: чем больше времени проводит с Энджел в постели, тем менее вменяемым становится. Возможно, пришло время притормозить, посмотреть на вещи в истинном свете.
Неделю спустя Энджел лежала в кровати. Одна. Было поздно. Лео позвонил чуть раньше сказать, что задержится на работе и чтобы она поужинала дома. Так было уже не в первый раз за последнюю неделю, и вместо того, чтобы чувствовать облегчение от такой своего рода передышки, она немного нервничала. Лео был таким нетерпеливым, таким страстным с той минуты, как они встретились, что для нее было потрясением теперь видеть, как он отдаляется.
Она услышала какие-то звуки – шаги Лео. Энджел затаила дыхание, но минуты тянулись, а он не приходил. Энджел перевернулась и уставилась в темноту. Ее злило, что она не испытывает облегчения. Что тело ее горит от желания. Она закрыла глаза, но снова открыла их, когда знойные образы закружились в голове. Она никогда не думала, что секс может быть таким… волнующим. И вызывающим привыкание. Она чувствовала себя какой-то сексоманкой. Как только она видела Лео, ее гормоны, казалось, брали над ней верх, и не было ни сил, ни желания сопротивляться ему.
Энджел подозревала, что это было частью его плана мести. В конце концов, он гораздо опытнее ее.
Она очень старалась уснуть, но даже после того, как в соседней комнате все стихло, сон не шел к ней, поэтому она сдалась и села, свесив ноги с края кровати. Надо пойти на кухню выпить воды.
Тихонько ступая по безмолвной вилле, она вспомнила ту вечеринку, с которой все началось. Никогда в жизни она и представить не могла, что будет жить здесь как любовница Лео Парнассиса.
Слишком поздно, когда Энджел уже толкнула дверь на кухню, до нее дошло, что она не единственный ночной посетитель. Лео сидел за стойкой, освещенный кругом неяркого света сверху. Он что-то жевал и вскинул глаза, когда она вошла. Энджел инстинктивно попятилась, почувствовав, что вторгается во что-то личное.
– Извини. Не знала, что ты здесь. Лео махнул рукой, приглашая ее войти.
– Не спится?
Энджел неловко замялась и покачала головой:
– Да. – Она застеснялась своих широких пижамных штанов и слишком облегающего топа, хоть и понимала, что этот мужчина знает ее тело лучше, чем она сама. Впрочем, не похоже, чтобы она все еще интересовала его. Неуверенность охватила ее. – Я просто хотела выпить воды.
Было бы глупо, если б она ушла сейчас, поэтому Энджел подошла к холодильнику и стала доставать бутылку, стараясь не обращать внимания, как колотится ее пульс. Не хотелось думать, что он может заметить, как сильно она желает его.
Краем глаза она видела, что Лео в футболке и джинсах. Энджел тайком взглянула на него. Наверное, он допоздна работал в кабинете после того, как приехал домой. Она заметила круги усталости у него под глазами и забеспокоилась. Но потом что-то еще привлекло ее взгляд. Она помимо воли придвинулась ближе, прижимая бутылку к груди.
– Ореховое масло и джем?
Лео кивнул и дожевал бутерброд. Должно быть, Энджел выглядела удивленной, потому что он вытер рот салфеткой и спросил:
– А что?
Энджел покачала головой и подошла к табуретке напротив Лео, бессознательно прислонившись к ней.
– Я просто… я не ожидала… – запинаясь, забормотала она, чувствуя себя полной дурой. Но было что-то настолько обезоруживающее в этом Лео, который сейчас сидел перед ней, что сердце ее перевернулось. Не сознавая, что делает, она села на табурет напротив.
– Хочешь? – предложил он, дернув уголком рта.
Энджел покачала головой, слегка ошеломленная. Лео стал накрывать банки крышками.
– Моя бабушка приучила меня к этому. Она говорила, что ореховое масло и джем – единственное, что делает жизнь в Штатах сносной. По ночам мы, бывало, прокрадывались на кухню, она делала бутерброды и рассказывала мне о Греции.
Энджел почувствовала странную тянущую боль в груди.
– Судя по всему, она была чудесной женщиной.
– Да. И сильной. Она родила своего младшего сына, когда они были на корабле, на пути из Греции. Оба чуть не умерли.
Энджел не знала, что сказать. Боль усилилась. Она начала неуверенно:
– Я тоже была близка со своей бабушкой. Но она не жила с нами. Они с отцом не ладили, и она только навещала нас время от времени. Но когда Делфи и Дэмия подросли, мы ездили к ней так часто, как только могли. Она рассказывала нам все о растениях, травах, учила готовить традиционные греческие блюда – все то, чем Ирини, моя мачеха, не интересовалась.
Лео нахмурился:
– Дэмия?
– Дэмия была нашей сестрой. Близнец Делфи. – Знакомая боль пронзила Энджел.
– Была?
Она кивнула:
– Дэмия погибла, когда ей было пятнадцать, в автомобильной аварии, на одной из дорог, спускающихся к Афинам с гор. – Энджел поморщилась. – Она была немного необузданной, переживала период бунтарства. И меня не было здесь, чтобы… – Энджел смолкла. Зачем она рассказывает все это? Едва ли Лео будет интересна история ее жизни. Тем не менее он спросил:
– А почему тебя не было?
Энджел бросила на него быстрый взгляд. Он казался искренне заинтересованным, и было почему-то очень легко вот так с ним разговаривать. Она решила довериться этому чувству.
– Отец отправил меня в пансион на западе Ирландии, где я прожила с двенадцати лет до окончания школы, чтобы могла познакомиться с ирландской половиной своего наследия и видеться с матерью. – Энджел, разумеется, промолчала о том, что отцу в первую очередь хотелось убрать ее с глаз долой. Она на секунду опустила взгляд, ковыряя этикетку на бутылке. – Тяжелее всего было оставить девочек и бабушку. Она умерла в мой первый семестр там. Было слишком далеко, чтобы приехать домой на похороны.
Энджел снова подняла глаза и прогнала прочь эмоции, грозившие нахлынуть на нее, когда вспомнила, как ей не разрешили приехать и на похороны Дэмии.
Лео помолчал, потом тихо поинтересовался:
– А почему твоя мать ушла?
Энджел тут же ощетинилась. Она ни с кем не говорила о матери. Даже с Делфи. Она испытывала так много противоречивых эмоций, но Лео не был назойливым. Не выспрашивал. Они просто вели странную ночную беседу. Поэтому, сделав глубокий вдох, Энджел ответила ему:
– Она ушла, когда мне было два года. Она была красавицей моделью из Дублина, и, думаю, жизнь с греком, семья, правила – все это оказалось не по ней.
– А разве она не взяла тебя с собой?
Энджел покачала головой:
– Нет. Полагаю, маленький ребенок, необходимость заботиться о нем – это было тоже не для нее. Она уехала домой и вернулась к своей гламурной жизни. Я видела ее пару раз, когда была в школе в Ирландии… но и только.
Это звучало так жалостливо теперь. Собственная мать сочла ее недостойной того, чтобы жить с ней.
