Воздух прямо перед Сварогом распахнулся, раскрылся, как
трещина в орехе, и оттуда, из бездны, хлынул ослепительно черный свет,
настолько черный, что Сварог непроизвольно зажмурился.
…И открыл глаза не сразу. Сначала прислушался. Человеческих
голосов не услышал. Равно как и иных звуков, указывающих на чье-либо
присутствие: посвистывания там, посапывания, шевеления, скрипа стульев или
шарканья подошв. Вместе с тем не наблюдалось и полного, тотального, в своей
абсолютности завораживающего и пугающего беззвучия, как давеча в океанской
пучине. Эфир отнюдь не молчал. Откуда-то издали доносились то ли хлопки, то ли
шлепки, следовавшие друг за другом через равные и короткие промежутки. Словно с
методичностью робота выбивают белье… или… или забортная вода оглаживает корпус
рассекающего ее судна. Из того же далека долетал ровный беспрестанный гул,
напоминающий жужжание рассерженного жука. Намного ближе к Сварогу раздавалось
мерное (и мерностью своей несовместимое с человеческими действиями)
поскрипывание. Причем поскрипывало, что называется, в разных местах: и над головой,
и слева, и в ногах. Короче говоря, все вместе взятое наводило на мысль о
плывущем корабле. Ну, слава Богу…
И еще в звуковую картину вкраплялся гораздо более близкий,
чем шлепки и гул, шум. Что-то до боли знакомое… Льющаяся вода? Во всяком
случае, похоже. А это что? Показалось, или действительно что-то приглушенно
звякнуло и за этим последовало неразборчивое восклицание?..
К анализу ситуации подключилось обоняние. Пахло, надо
сказать, недурственно. Приятственно пахло, надо сказать. Над Сварогом плавали ароматы
крепкого мужского парфюма, свежего белья, слегка припахивало хорошим табаком… а
еще ноздри щекотал тот трудно поддающийся описанию, но всегда безошибочно
отличаемый от прочих запах моря.
Тело же чувствовало комфорт. Мягко снизу, удобно голове, до
подбородка прикрывает нечто одеялоподобное. И еще тело ощущало едва заметное,
ласковое покачивание.
Значит, все-таки корабль. Будем надеяться, тот самый.
Впрочем, и «тот самый» может находиться в разных руках…
Кстати, о руках. Сварог легонько пошевелил конечностями. Ну
да, свободен. Это отрадно, хотя тоже не повод прыгать от счастья: «Мы победили,
мы победили!» Попутно Сварог сделал еще одно открытие, и оно… нет, не удивило,
не озадачило… скажем так: самую малость смутило. Оказывается, он был гол, как
Адам до сотворения Евы.
Вот теперь рекогносцировка посредством четырех из пяти
органов чувств завершена. Вывод – не отыскивалось причин, чтоб и дальше
притворяться колодой. Сварог поднял веки.
Сперва, как и ожидал, он увидел потолок: низкий,
светло-серый, посередь которого на крюке болтался до омерзения знакомый
гидернийский фонарь. Разве что этот, в отличие от попадавшихся Сварогу ранее,
был раза в два крупнее, горел ярче и помещен, навроде попугая, в клетку-жалюзи.
Ну да, выключатели одноразовым светильникам не полагаются, фитильков, которые
можно прикрутить, чтоб не коптили, нет, значит, затемнение обеспечивают
металлические створки.
Он резко сел – и, как выяснилось, сел на кровати, в
белоснежном ворохе постельного белья. Белья, следует признать, отменного качества.
Прямо как в графской опочивальне фамильного манора. А на подушках с пижонским
размахом вышит шелковыми нитками вензель – переплетение букв «К» и «Д». Еще
отметим, что кроватка явно чрезмерных для военно-флотских нужд размеров. Уж
никак не матросский рундук, к радости моли и жучков-короедов набитый нехитрым
скарбом, а полномасштабное, годное для нешуточных плотских утех ложе в стиле
какого-нибудь сластолюбивого Людовика номер такого-то. Сварог резко свесился
вниз, заглянул под ложе. Злобные морские демоны, пиратствующие ниндзя и
всяческие гидернийские партизаны там не обнаружились. Под кроватью в ряд стояла
оставшаяся в наследство от прежнего владельца батарея пустых бутылок, «Надо
будет распорядиться, чтоб убрали, а то позорит, понимаешь», – хмыкнул Сварог
и вновь сел.
От резкого движения помутилось в глазах и заныл ушибленный о
палубу затылок. Сварог ощупал голову – внушительная шишка. И, как хор в
древнегреческой трагедии, нытье в затылке подхватили все наличествующие
болячки: ушибы, ссадины, царапины. Ну это ерунда. Это мы заклинаниями
быстренько подлатаем. Главное – живы. Главное – зеленый плевок задел только
краем, как совершенно справедливо заметил некто из сна. Нет, блин, ну и
приснится же такое… Или здесь сны тоже вещие? Очень, знаете ли, похоже. Вот
только вопрос: о чем они вещают?
Взглядом он пробежал по переборкам, как и в адмиральском
салоне, обшитым лакированным коричневым деревом. С двух сторон смотрят друг на
друга картины в толстых золоченых рамах: работа кисти местного Айвазовского,
изобразившего трехмачтовую шхуну, которая средь бурных волн угодила в объятия
гигантскому осьминогу и безысходно заваливалась набок, и портрет. А-а, знакомая
физия! Довольно похоже намалевали, хотя мягкому подбородку, погрешив против
истины, придали волевые очертания и переборщили с романтическим блеском очей.
Правый нижний угол портрета пересекали строчки, утопающие в восклицательных
знаках и оканчивающиеся разудалой хвостатой подписью. Не иначе дарственная
надпись художника, осчастливленного заказом от его знаменитости шторм-капитана
Ксэнга, командира одного из самых грозных кораблей Великой Гидернии.
Недалече от портрета прижата скобами к лакированной панели
какая-то неразумно длинная шпага в исцарапанных, древнего вида ножнах, под ней
пристроен календарь… Хм, весьма любопытный, надо отметить, календарик. В том,
какой сегодня на дворе день, помогают разобраться жирные черные крестики,
которыми бывший обитатель этих хором зачеркивал прожитые дни… Прям как
солдат-срочник, изнывающий по дембелю. Так вот: перечеркнутые числа позавчера
как закончились. Новые цифры во главе с красной единицей (можно догадаться, что
день высадки непременно станет воскресеньем) ждут своего часа в «подвале»
длинного, как плавание через океан, листа. А между старыми и новыми числами, между
зачеркнутыми и нетронутыми – в большом количестве заготовлены пустые клетки. И
две пустышки уже перечеркнуты – ага, следует так понимать, идет второй день
увлекательного плавания в нулевом году. Мы окунулись, согласно гидернийскому
времяисчислению, в безвременье, где нет ни дней недели, ни чисел месяца.
Какой-то неправильный подход, дорогие товарищи, вы не находите? И нам придется
ждать нового временного цикла до тех пор, пока гидернийцы не соизволят
высадиться на Граматаре? А ежели мы несогласные?..
И еще один предмет удостоился быть вывешенным на стену:
карта под стеклом. Старинная – если, конечно, не умелая подделка под старину.
Бумага в трещинах и разрывах, с одного угла обгорелая. Нарисован на ней материк
незнакомых очертаний, а вокруг вовсю резвятся намалеванные звери самого что ни
на есть фантастического пошиба. Целый зоосад невиданных тварей. Иные тесно
сплетены, иные заслоняют друг дружку, рычат, грызутся, бодаются. Зверюшки все
больше незнакомые, разве что вон дракон или козел, правда, с заячьим хвостом, –
а вот дальше пошла такая жуткая помесь всех со всеми, что невольно
закрадывается подозрение: уж не карта ли острова доктора Моро висит тут на
видном месте? Ну а если серьезно… если серьезно, то наверняка неведомый
топограф фантастическими гибридами аллегорически обозначал течения, ветра,
впадины, мели, а также рельеф, ландшафты и прочее – похоже, по-другому
обозначать не обученный. М-да, чтоб прочесть такую карту, поди, мало быть
просто топографом и в придачу зоологом – еще надо знать вивисекцию и
разбираться в древней мифологии не пойми какой страны…
