Карта, как и шпага фамильная – небось реликвия, что-то вроде
от прадеда к деду, от потомственного моряка к продолжателю династической
традиции.
Каюта – а дедукция, завещанная мистером Холмсом, подсказывает,
что перед нами капитанское обиталище – располагала двумя дверьми. Та, что
напротив кровати, несомненно вводит в коридор, а куда ведет вторая, которая
значительно уже и ниже первой, Сварог, в общем-то, тоже догадался.
За спиной – он оглянулся – иллюминатор, открывший графскому
взору полную морскую лепоту, усладу для мариниста. Бледно-зеленая океанская
равнина, покрытая кружевами «барашков», не ходила ходуном, не обдавала девятыми
валами, а размеренно перекатывалась невысокими горбами. Впору самому хватать
пастельные карандаши и запечатлевать бугры морские…
Стоять. Из какой такой шкатулки выскочили эти «бугры»? В
высшей степени неслучайные… Ну да, как же, как же. «Не ходи на бугры
морские», – некстати или, наоборот, кстати пришли на ум слова, вернее, бредни
юродивого, которого они с Клади повстречали на пути в город Митрак…
Так, шаур здесь. Вон он, поблескивает на прикроватной
тумбочке. А за его рукоятью багровеет рубин. Бумага Ваграна где? В кармане.
Значит, что? Значит, вокруг свои?
Сварог соорудил себе утренний набор джентльмена – кофе и
сигарету. Вполне допустимо, поправился граф, не утренний, а дневной. Кстати,
проникающего в иллюминатор света хватало и без гидернийского светильного чуда.
Что, уже день? Интересно, сколько ж он провалялся в забытьи? Судя по отсутствию
грохота тонущего континента и дымов снаружи, корабль отдалился от опасного
берега на изрядное расстояние. Теперь бы выяснить – на какое. И куда это мы
направляемся. Скорость, судя по всему, не очень большая… Но выяснять ничего не
хотелось. Тело окутывала ласковая истома, душу – спокойствие и
умиротворенность, а разум – абсолютный пофигизм. После, все после. А вот
фонарик можно было и затемнить, просто кому-то лень было морочиться с
залезанием на стул и с кручением рычажков. Понятно – кому именно лень, вон
знакомая одежда брошена на кресло…
Сварог, попивая кофеек, свесил ноги с постели с той стороны,
где к кровати притулилась тумбочка. На тумбочке, помимо шаура, рубина и карты,
лежала раскрытая тетрадь. Ее, а не оружие взял в руки Сварог и положил на
колени. А на место тетрадочки определил кофейное блюдце, превращенное в
пепельницу.
Мягкая, явно дорогая кожа переплета ласково и приятно, как
холеный кошак, терлась о ладони. Да и бумага на тетрадь ушла не из дешевых, не
из макулатурной переработки – белее белого, с хрустом перелистывающаяся, одно
удовольствие на такой писать.
Бегло просмотрев записи, сделанные образцовым, как шеренги
прусских солдат, почерком, Сварог уяснил, что он держит в руках. Не судовой
журнал, как он сперва подумал, – личный дневник капитана, пардон,
шторм-капитана Ксэнга. Наверное, мастер Ксэнг открыл для себя истину, что он
живет в судьбоносное время великих перемен-переломов и потому не может не
оставить потомству, будущим Ксэнгам, увлекательного рассказа о последних днях
одной великой эпохи и первых днях эпохи еще более великой.
Сварог раскрыл тетрадь на последней записи.
«Сегодняшний день вновь наполнил меня небывалой гордостью за
свою страну. Прими, Тарос, мою благодарность за то, что мне выпал счастливый
жребий стать по праву рождения подданным Великой Гидернии. Однако не в первый
раз я задаю себе вопрос: одно ли везение тому причиной? И все больше склоняюсь
к тому, что не одно… Сегодняшний день снова навел меня на размышления о теории
астроморфизма. Отбор вершится на небесах. Там выносят приговор, кому быть, кому
не быть. Решают, глядя на дела отцов и матерей. Мы зарабатываем для своих детей
право быть гидернийцами. Дети достойных родителей, получающие их кровь, дети,
которых ждет воспитание в добродетельных семьях, где живет подлинный
гидернийский дух, – они и только они допускаются быть рожденными.
Мертворожденные младенцы, дети, которым суждено прожить недолго, – вот
отбраковка в этом отборе. А также рожденные больными, уродами, умственно
неполноценными (думаю, это специальная кара за особо тяжкие прегрешения
родителей) – то есть те, кого справедливо и мудро двести тридцать лет
назад повелел „вывозить на глубины и топить вместе с щенками, кошками и прочей
мусорной грязью“ своим указом король Инруан. Право же, я не буду удивлен, если
в недалеком будущем теория астроморфизма найдет научное подтверждение. Читающим
эти строки я порекомендовал бы обратиться к трактату основоположника
астроморфизма Прата Брольтэнга „Откровения, написанные облаками“».
– Всенепременнно, – пробурчал Сварог.
«Возвращаюсь к дню сегодняшнему, – писал далее
образованный гидернийский капитан. – Наблюдая, как горят деревянные
тоурантские башмаки, на которых в глупой самонадеянности эти людишки мечтали
одолеть океан, глядя, как неразумно они ведут себя, предпочитая мучительную
смерть в береговом огне легкой и быстрой смерти от пули, я представил себе, что
было бы, доплыви они до гидернийского Граматара. Не надо быть
Акумелой-Придумщиком, чтобы вообразить ту картину. („Что за Акумела такая,
почему не знаю?“ – подумал Сварог.) Эти существа стали бы воспроизводить ту
убогую жизнь, что вели на Атаре. Для чего каждый из них живет? Жрать, пить,
спать, испражняться и плодиться. Ничего более. Жизнь без Цели оправдывает лишь
существование тварей неразумных и бессловесных. Человек без Цели пуст, как
соломенная кукла. Зачем тогда ему жизнь и чем она отличается от небытия? Такая
же пустота. Цель же очевидна для любого развитого человека – общее дело, общее
величие. Кто называет Гидернию злодейским государством, забывает о том, что
Гидерния раз в столетие неизменно предлагала свой патронат всем без исключения
странам. Подчинение нашему королю, соблюдение гидернийских законов позволили бы
со временем потомкам ныне живущих не-гидернийцев стать полноправными подданными
нашего короля… Но никто не согласился. Так кто же виноват, что им не суждено
ступить на землю Граматара? Если тонущему человеку протягивают руку, но он за
нее не хватается, то кого следует винить в его гибели? Неужели протянувшего
руку – за то, что, видите ли, не вытащил утопающего силком из воды? Этим
атарским существам не суждено достигнуть величия, им не суждено испытать
счастья приобщенности, когда твоя капля, сливаясь с тысячами других капель,
образует море. Приблизить, а может быть, и самому дождаться восхода истинного
Величия: достижение долголетия, а вслед за ним бессмертия, возвращение умерших
из Океана-Без-Берегов, странствия по тропам, где никто никогда еще не был…»
– Так, так, – пробормотал себе под нос
Сварог, – уже теплее. Если это не метафора, то капитан явно имеет в виду
не простые тропы, а те самые – Тропы. В тетрадочке, пожалуй, есть смысл
покопаться на досуге. Глядишь, Ксэнг где и проговорился об аппарате, пусть
просто намекнул на его существование – а это уже ниточка, или намекнул на
существование какого иного подступа к Тропе…
«Не долее чем через час, когда вернется с берега мастер Р.,
я отдам приказ на отплытие. Что я буду ощущать, оглядываясь на уходящий под
воду Атар? Наверное, то, что план „Гидерния без скверны“ близок к завершению…»
