Впрочем, в данном вопросе ничего не значили мнения
пульманологов, остеопатов и хирургов — ответ могла дать только биопсия. Именно
это сказал отец во время их телефонного разговора. Нью-йоркским докторам в
первую очередь потребовалась бы эта информация — без нее разговор становился
беспредметным. Биопсия подтвердила правильность диагноза, поставленного
Йохансеном. Это была остеосаркома. Мало того, исследование показало, что
оперативное вмешательство уже ничего не даст. Врачи предложили срочно
прибегнуть к интенсивной радио-" терапии, за которой тут же должна была
последовать химиотерапия. Лиз казалось, что она видит страшный сон, от которого
никак не может пробудиться. Они решили ничего не говорить Джейн — мол, мама
плохо чувствует себя после рождения ребенка, и только. Да и как они могли
открыть девочке правду?
Верни сидел возле больничной койки Лиз. Было уже очень
поздно. Лиз полулежала. Над каждой ее грудью, в тех местах, где производилась
биопсия, было наклеено по кусочку пластыря. Теперь ей в любом случае пришлось
бы отказаться от кормления ребенка грудью. Он плакал где-то дома, она же рыдала
в объятиях Берни здесь, в больнице, пытаясь выразить весь ужас своего
положения.
— У меня такое чувство, что я отравлю его, если буду
продолжать кормить грудью… Какой ужас! Ты только подумай, что все это может
значить!
Он сказал ей то, что было прекрасно известно им обоим:
— Рак не заразен.
— Откуда ты это знаешь? Может быть, я подхватила его
где-то на улице! Какой-то микроб вошел в меня — и все. Это могло произойти где
угодно, даже в той больнице, где я рожала…
Она шмыгнула носом и вопросительно посмотрела на Берни. Они
так до конца и не могли понять всей серьезности ситуации. Казалось, это
происходит не с ними, а с кем-то другим…
В эти дни он звонил своему отцу раз по пять в сутки. В
Нью-Йорке их уже ждали — к приезду Лиз все было готово. Перед тем как забрать
Лиз из больницы, Берни вновь позвонил в Нью-Йорк.
— Как только вы приедете, они ею займутся, —
мрачно ответил ему отец. Руфь, сидевшая возле него, рыдала в голос.
— Отлично. — Можно было подумать, что Берни
получил радостное известие. — Это действительно лучшие специалисты?
— Да, несомненно. — Отец говорил очень тихо —
сердце его было переполнено жалостью к своему единственному сыну и к женщине,
которую тот любил. — Берни, об этом трудно говорить… Вчера я переговорил с
Йохансеном… Метастазы чрезвычайно разрослись… — Как он ненавидел это
слово. — Ее не мучают боли?
— Нет. Но она все время чувствует, себя крайне усталой.
— Передавай ей привет от нас с мамой.
Лиз в этом нуждалась так же, как нуждалась и в их молитвах.
Когда Берни повесил трубку, он увидел стоявшую в дверях спальни Джейн.
— Что случилось с мамой?
— Она… она просто очень устала, моя хорошая. Мы ведь
тебе уже говорили об этом — помнишь? Рождение ребенка стоило ей дорого. —
Он заставил себя улыбнуться, чувствуя, как к горлу подступил комок, и нежно
взял девочку за плечи.
— Людей не берут в больницу, если они просто устали.
— Ну почему же, иногда как раз берут. — Берни
поцеловал Джейн в носик. — Сегодня мама приедет домой. — Он вздохнул,
понимая, что девочку надо будет как-то подготовить. — На той неделе мы все
отправимся в Нью-Йорк — к бабушке и дедушке. Представляешь, как будет здорово?
— Маму опять положат в больницу? Джейн знала слишком
много. Наверняка она подслушала какой-то из его разговоров.
— Может быть. На пару деньков.
— Но зачем?! — Нижняя губа затряслась, а на глаза
навернулись слезы. — Что с ней?
Отчаяние, с которым были произнесены последние слова, ясно
говорило о состоянии души девочки: она прекрасно понимала, что с мамой ее
что-то не так.
— Мы должны обходиться с ней очень-очень
бережно, — сказал Берни сквозь слезы. — Ты понимаешь меня?
Очень-очень бережно.
— Я знаю.
— Я понимаю… И я тоже это знаю… Увидев, что он плачет,
Джейн своей маленькой ручкой вытерла ему слезы.
— Ты очень хороший, папа.
На глаза Берни вновь навернулись слезы. Они с Джейн стояли
так целую вечность. Это было хорошо для них обоих — общая тайна только сблизила
их. Тайна общей любви и заботы.
Джейн ждала Лиз в машине, сжимая в руках букет нежных
розовато-белых роз. Едва оказавшись в машине, Лиз посадила девочку себе на
колени, и Джейн с Берни стали наперебой рассказывать ей о том, что делал
Александр этим утром. Казалось, они оба понимали, что спасти Лиз может теперь
только их любовь и забота, и поэтому то и дело пытались рассмешить ее или
сказать что-нибудь особенно приятное. Эта общая забота легла на их плечи
тяжелой ношей.
Едва оказавшись дома, Лиз тут же поспешила к Александру,
который, завидев ее, радостно заверещал и замахал ручками. Лиз подхватила
ребенка и, расстегнув платье, стала кормить грудью, время от времени слегка
морщась от боли в ранках, оставшихся после недавней биопсии.
— Ты долго собираешься кормить его грудью, мам? Джейн
стояла в дверях, глядя на мать широко открытыми голубыми глазами, в которых
читалась тревога.
— Нет. — Лиз грустно покачала головой. Молоко у
нее все еще было, но она решила прекратить кормить им своего ребенка, что бы ей
там ни говорили. — Он уже большой мальчик. Правда, Алекс?
Она боялась расплакаться и поэтому поспешила уйти в соседнюю
комнату, где ее никто не видел. Джейн вернулась в детскую и, взяв в руки
любимую куклу, уставилась в окно.
Берни и Трейси готовили на кухне обед. Дверь была закрыта, а
кран включен на полную мощность. Берни плакал, вытирая глаза кухонным
полотенцем. Трейси время от времени, пытаясь приободрить Берни, похлопывала его
по плечу. Когда Лиз рассказала ей о том, что с ней, Трейси долго плакала, но
теперь она уже была исполнена решимости помогать им всем: Лиз, Берни и детям, и
поэтому была не вправе тратить силы понапрасну.
— Может, выпьешь что-нибудь? Он покачал головой и,
вздохнув, посмотрел в лицо Трейси:
— Что мы можем для нее сделать? Он выглядел совершенно
беспомощным. По щекам его катились слезы.
— Все, что в наших силах, — ответила
Трейси. — Только в этом случае может произойти чудо. Так оно в жизни и
бывает.
Онколог был так искренен с ними еще и потому, что он уже
ничем не мог помочь Лиз. От химиотерапии же она, как и прежде, отказывалась
наотрез. Оставалось уповать на бога или на чудо.
— Она не хочет делать химиотерапию.
Берни понимал: ему нужно как-то взять себя в руки. В таком
состоянии, как сейчас, он был ни на что не способен. Ничего более страшного,
ничего более ужасного с ними произойти не могло, и он никак не мог поверить,
что все это правда, что Лиз действительно больна раком.
