Берни пришлось звонить Полу Берману.
— Мне очень неловко подводить тебя. Пол. Но ты
понимаешь, сейчас я просто не могу куда-то ехать…
— Я все прекрасно понимаю. — Говорить с Берни ему
было необыкновенно трудно. Пол был очень ранимым и чувствительным
человеком. — На сей раз вместо тебя мы пошлем кого-то другого.
От поездки в Европу Берни отказывался уже второй раз, но
никому и в голову не приходило ставить ему это на вид, тем более что дела в
магазине по-прежнему шли как нельзя лучше.
— Даже не знаю, как тебе удается работать в таких
условиях, — поспешил добавить Пол. — Если тебе вдруг понадобится уйти
в отпуск, ты мне сразу об этом сообщи…
— Спасибо. Пока вроде бы такой необходимости нет… Может
быть, через несколько месяцев…
В последние недели жизни Лиз он хотел быть рядом с нею, хотя
понимал, что предсказать сколько-нибудь точно время ее кончины было практически
невозможно. Ей могло на несколько дней стать получше, и тогда она оживала, но
за улучшением неизменно следовал новый кризис, повергавший Лиз в панику.
Ситуация усугублялась еще и тем, что понять, как она чувствует себя на самом
деле, было сложно: Лиз могла скрывать от него правду. Он так и не знал —
подействовала ли на нее химиотерапия, и если да, то на какой срок они могли
рассчитывать: на годы, на месяцы или на недели. Доктор тоже не мог дать
вразумительного ответа.
— А как ты насчет того, чтобы вернуться назад? В таких
обстоятельствах я не хочу удерживать тебя там силой, Бернард.
Поступить иначе Пол действительно не мог — вот уже много лет
он относился к Берни как к сыну. Теперь, когда речь шла о жизни его жены,
говорить о том, что он должен оставаться в Калифорнии, было бы, мягко говоря,
непорядочно. Но Берни повел себя странно, хотя в правдивости его слов Пол не
сомневался. Он всегда говорил с ним искренне. Пол одним из первых узнал о том,
что Лиз больна раком. Известие это потрясло и его, было невозможно поверить в
то, что прекрасная хрупкая блондинка, с которой он танцевал всего два года тому
назад, умирает.
— Пол, если уж говорить начистоту, сейчас я не хочу
ехать никуда. Если у тебя есть человек, который может взять на себя импортные
поставки и готов два раза в год выезжать за границу, я буду только рад этому.
Нам сейчас не до поездок. В Сан-Франциско Лиз дома, понимаешь? Срывать ее с
места сейчас было бы не правильно.
Они с Лиз долго думали, прежде чем принять такое решение.
Впрочем, Лиз с самого начала говорила о том, что она предпочла бы остаться в
Сан-Франциско. Она никому не хотела быть в тягость — ни самому Берни, ни его
родителям, она не хотела срывать Джейн из школы, и, наконец, она ни в какую не
хотела расставаться сейчас со своими друзьями, в особенности с Трейси. Даже
такие люди, как Билл и Марджори Роббинс, казались ей сейчас особенно близкими —
они были дороги ей по-своему…
— Я прекрасно тебя понимаю.
— Да, Пол, но имей в виду, речь идет только о настоящем
моменте.
— Хорошо. Если у тебя что-то изменится, дай мне знать —
я тут же начну подыскивать на твое место человека. Нам не хватает тебя здесь, в
Нью-Йорке. Кстати… — Он взглянул на календарь. — Ты не смог бы на будущей
неделе поприсутствовать на совете правления?
Берни нахмурился:
— Мне надо сначала поговорить с Лиз. — На этой
неделе сеансов у нее не было, но оставлять ее одну Берни все равно не
хотелось. — Тогда я смогу ответить определенно. Когда он должен
состояться?
Пол назвал ему число, и Берни записал его в блокнот.
— Все это займет не больше трех дней. Ты сможешь
вылететь к нам в понедельник и вернуться домой в среду вечером или в четверг
утром. Что бы ты ни решил, я пойму тебя, можешь на этот счет не беспокоиться.
— Спасибо, Пол.
Как всегда, Пол был великодушен. Этим же вечером Берни
спросил у Лиз, как она посмотрит на то, что он на несколько дней отлучится в
Нью-Йорк. Более того, он даже предложил ей поехать туда вместе с ним. Грустно
улыбнувшись, Лиз отрицательно покачала головой.
— Я не смогу, милый. У меня слишком много дел в школе.
Причина была совершенно в ином, и они оба прекрасно понимали
это. Через две недели они должны были отметить день рождения Александра, на
котором собиралась присутствовать и мать Берни. Отец на сей раз приехать не мог
— у него было слишком много работы. Руфь ехала к ним не только для того, чтобы
отметить это знаменательное событие, но и для того, чтобы повидаться с Лиз.
Берни, прилетев из Нью-Йорка, отметил то же самое, что
вскоре отметила и его мать. Лиз менялась прямо на глазах. Нескольких дней
отсутствия было вполне достаточно, чтобы понять это. Вернувшись домой, он
полночи провел, зацершись в ванной и проплакав. Берни боялся, что его может
услышать Лиз, но сдержать себя был уже не в состоянии. Она была бледной и слабой,
и сильнее всего его поразило, как она истаяла буквально на глазах. Он стал
покупать ей в гастрономе, работавшем при «Вольфе», все мыслимые и немыслимые
деликатесы — от земляничного торта до копченой лососины, но это, увы, не шло ей
впрок. Она совершенно потеряла аппетит и ко дню рождения Александра похудела на
девятнадцать фунтов. Приехавшая на день рождения внука Руфь была убита тем, как
стала выглядеть Лиз, хотя не подала и виду. За то время, что они не виделись,
плечики Лиз стали еще более хрупкими — Руфь не могла не заметить этого, когда
обнимала свою невестку, встречавшую ее в аэропорту. Лиз наотрез отказалась
ехать к багажному отделению в инвалидной коляске, и Берни пришлось нанимать для
нее, специальную тележку. О том, чтобы идти туда пешком, не могло быть и речи.
По дороге домой они говорили только о пустяках. Руфь везла
детям два замечательных подарка, купленных ею в «Шварце»: коня-качалку для
Александра и куклу для Джейн; ей не терпелось встретиться с малышами. Обед,
которым ее встретила Лиз, потряс Руфь еще больше — ведь невестка так и
продолжала работать в школе, вести дом и готовить замечательно вкусные обеды,
хотя легко можно было представить, чего это ей стоило. Более замечательных
женщин Руфь еще никогда не встречала. При ней состоялся и один из сеансов
химиотерапии. Берни отправился в госпиталь вместе с Лиз, оставив детей на Руфь.
Кроватку Александра он перекатил в ее комнату.
Александр живо напоминал ей Берни в младенчестве — он был
таким же крепеньким и резвым малышом. Укладывая его этим вечером спать, Руфь не
смогла удержаться от слез, подумав о том, что он даже не будет помнить своей
матери…
— Когда же вы приедете к нам в гости? — спросила
Руфь у Джейн, когда они сели играть в игру под названием «пачиси».
Джейн рассеянно улыбнулась. Она очень любила бабушку Руфь,
но понимала, что сейчас им придется забыть о поездках. «Когда маме станет
лучше» — вот что она должна была ответить, но сказать такое у нее не повернулся
бы язык.
— Не знаю, бабуля. Как только закончатся занятия, мы
поедем на Стинсон-Бич. Мама хочет немножко отдохнуть — она так устает на
работе…
