— Похоже, вам придется явиться в суд.
— У него есть какие-нибудь права на девочку?
— А вы ее не удочерили?
Когда он задал этот вопрос, у Берни упало сердце. На них лавиной
сыпались всяческие перипетии: рождение ребенка, болезнь Лиз, последние девять
месяцев, затем необходимость заново устроить жизнь…
— Нет… не удочерил… Черт возьми, я собирался, но у нас
не было причин спешить. Откупившись от него, я полагал, что он надолго оставит
нас в покое.
— Вы давали ему деньги? — озабоченно спросил
адвокат.
— Да. Полтора года назад я вручил ему десять тысяч
долларов с условием, что он от нас отвяжется. — Точнее говоря, с тех пор
прошел год и восемь месяцев. Берни точно запомнил день, ведь это произошло
перед самым рождением малыша.
— А он может это доказать?
— Нет. Вы предупредили меня, что подобные действия
противозаконны, и я это учел. — Гроссман сказал тогда, что они
рассматриваются как нелегальная торговля детьми. По закону никто не может ни
купить, ни продать ребенка, но по сути дела Чендлер Скотт продал Джейн Берни за
десять тысяч долларов. — Я положил купюры в конверт и отдал ему.
— Ну что же. — Судя по тону Гроссмана, адвокат
призадумался. — Проблема вот в чем: стоит хоть раз дать им денег, и рано
или поздно они вернутся, чтобы потребовать еще. Он явился опять за этим?
— Вот как все вышло. Он позвонил мне несколько дней
назад и потребовал десять тысяч долларов, пообещав, что снова исчезнет из нашей
жизни. Собственно говоря, он даже предложил мне скидку и был готов
удовольствоваться восемью.
— Боже милостивый, — не выдержал Гроссман, —
какой очаровательный человек.
— Я решил сказать ему, что моя жена умерла, полагая,
что после этого он утратит всякий интерес к ребенку. Мне хотелось, чтобы он
знал: ему предстоит иметь дело со мной, а я не намерен терпеть это наглое
вымогательство.
Некоторое время Гроссман молчал, а затем проговорил:
— Я не знал о том, что ваша жена скончалась. Примите
мои искренние соболезнования.
— Это случилось в июле. — Голос Берни звучал
бесстрастно, но при этом он думал о Лиз и о том, как она взяла с него обещание
любой ценой не подпускать Чендлера Скотта близко к Джейн. Может, все-таки
следовало дать ему эти десять тысяч? Может, он свалял дурака, решив взять его
на пушку?
— Ваша жена не оставила завещания касательно
ребенка? — Они с Лиз обсуждали этот вопрос, но все ее достояние
ограничивалось вещами, которые подарил ей Берни, и ей хотелось, чтобы они
достались ему и детям.
— Нет. Фактически у нее не было никакого имущества.
— А как она распорядилась опекой над ребенком? Она
поручила ее вам?
— Разумеется, — слегка оскорбленным тоном ответил
Берни. Разве она могла поручить заботу о детях кому-то другому?
— Она оставила письменное распоряжение на этот счет?
— Нет.
Билл Гроссман тихонько вздохнул. Берни вот-вот столкнется с
крайне серьезной проблемой.
— Теперь, после смерти вашей жены, все законные права
переходят к нему. Ведь он — кровный отец девочки.
Берни похолодел.
— Вы случайно не шутите? — Его чуть не бросило в
дрожь.
— Нет.
— Но ведь он мерзавец и к тому же преступник, за
которым числятся судимости. По всей вероятности, он и сейчас только-только
вышел из тюрьмы.
— Это ничего не меняет. Согласно калифорнийским законам
кровный отец сохраняет за собой права на ребенка, каким бы он ни был. Даже
люди, осужденные за убийство, вправе видеться со своими детьми.
— И что теперь будет?
— Скорее всего ему предоставят право посещать ребенка
на время, которое пройдет до окончательного слушания дела. — Он не стал
говорить Берни о том, что он может и полностью лишиться полномочий
опекуна. — Он общался с девочкой прежде?
— Никогда. Ей даже неизвестно о том, что он жив. Моя
жена говорила, что в последний раз он видел дочку, когда той было меньше
годика. Билл, все его притязания ничем не обоснованы.
— Вам не стоит питать иллюзий на этот счет. Основания у
него есть, ведь он — кровный отец ребенка… А сколько времени продлился этот
брак?
— Почти нисколько. Они поженились за несколько дней до
появления ребенка на свет, а после этого он, по-моему, куда-то исчез. Потом
вернулся на пару месяцев — Джейн тогда не исполнилось еще и года — и вновь
скрылся, на этот раз окончательно. Лиз развелась с ним, мотивируя свой запрос
тем, что он их бросил, при этом не потребовалось ни уведомлять его, ни
спрашивать его о согласии. Мне кажется, Лиз пребывала в полном неведении
относительно того, где он находится, вплоть до прошлого года.
— Вы допустили большую ошибку, не удочерив девочку до
его появления.
— По-моему, с его стороны нелепо что-либо требовать.
— И я того же мнения, но совершенно неизвестно, как на
это посмотрит судья. Как вы полагаете, он вправду стремится к общению с
девочкой?
— А как вы сами думаете, если учесть, что он отказался
от встреч с ней за десять тысяч долларов и три дня назад готов был сделать то
же самое за восемь? Он смотрит на нее как на источник наживы, и только. Когда
мы с ним встречались и я отдавал ему деньги, он даже не спросил о ней. Ни разу.
Это ни о чем вам не говорит?
— Говорит о том, что он — скользкий проныра, который
решил поживиться за ваш счет. Не исключено, что до суда он еще раз позвонит
вам.
И Гроссман не ошибся. За три дня до того, как они должны
были явиться на предварительное слушание. Скотт снова обратился к Берни с
предложением: пусть ему дадут денег, и он оставит их в покое. Но при этом он
увеличил сумму до пятидесяти тысяч долларов.
— Вы с ума сошли?
— Я навел насчет тебя кое-какие справки, милый друг.
— Не смей меня так называть, ублюдок.
— Теперь я знаю, что ты — богатый еврей из Нью-Йорка,
который вдобавок заведует большим дорогим магазином. Как знать, может, он
вообще тебе принадлежит.
— Отнюдь.
— Да это и неважно. Хотите, выкладывайте пятьдесят
тысяч, а не хотите — не надо.
— Я мог бы заплатить десять, но не более того. —
Он согласился бы и на двадцать, но не хотел сразу говорить об этом. Но Скотт
рассмеялся в ответ.
— Пятьдесят, и ни центом меньше. Речь идет о ребенке, а
они торгуются, до чего же это гнусно.
— Вам не удастся заставить меня плясать под свою дудку,
Скотт.
— Может, и удастся. Лиз больше нет, и суд во всем
пойдет мне навстречу. Если я захочу, даже опеку передадут мне… И, пожалуй,
исходя из этих соображений, вам придется заплатить мне уже не пятьдесят, а сто
тысяч.
