— Я же говорил тебе: меня это не интересует! — Он
говорил крайне резко: при любом упоминании о других женщинах у него начинало
ныть сердце.
— Ну почему же? Она такая славная. И…
Берни перебил мать и заорал во все горло:
— Я сейчас повешу трубку!
Как трудно разговаривать с ним на эту тему. Руфь стало жалко
сына.
— Прости. Я просто думала…
— И совершенно зря.
— Наверное, для этого еще не пришло время, — со
вздохом сказала она, но Берни разозлился еще сильней:
— И никогда не придет, мама. Мне ни за что не найти
такой, как Лиз. — Внезапно на глаза ему навернулись слезы.
Руфь почувствовала в этот момент, что вот-вот заплачет.
— Нельзя же так к этому относиться, — мягко и
грустно проговорила она, и по щекам ее потекли слезы. Она понимала, что он
постоянно ощущает боль, и сознание этого было ей невыносимо.
— Нет, можно. Лиз была воплощением всех моих мечтаний,
и второй такой мне не найти никогда. — Думая о ней, он перешел чуть ли не
на шепот.
— Ты мог бы повстречать женщину, совершенно непохожую
на нее, и полюбить ее, только совсем иначе.
Зная, насколько Берни чувствителен, она постаралась проявить
как можно больше такта. Прошло целых десять месяцев, и она решила, что это
достаточный срок, а он не согласен с ней.
— Ты бы хоть иногда выходил куда-нибудь
проветриться. — Судя по словам миссис Пиппин, он проводил все свободное
время дома с детьми, а это ему не полезно.
— Мама, мне не хочется. Мне куда веселей сидеть дома с
детьми.
— Пройдет время, и они вырастут. Как вырос ты. —
Оба улыбнулись. Но Руфь не осталась одна, у нее есть Лу, и на мгновение ей
стало неловко.
— У меня есть еще целых шестнадцать лет. Пока что рановато
беспокоиться об этом.
Руфь решила, что не стоит больше его донимать, и перевела
разговор на дом, который Берни снял в долине Напа.
— Джейн очень хочется, чтобы ты приехала к нам летом в
гости.
— Хорошо, хорошо… приеду.
А когда Руфь и в самом деле приехала к ним, ей там очень
понравилось. Живя в таком месте, можно не заботиться о прическе, ходить по
траве, валяться в гамаке, подвешенном в тени раскидистых деревьев, часами глядя
в небо. По краю участка протекал ручей с каменистыми берегами, по которому можно
было бродить, шлепая босыми ногами по воде, как делал в детстве Берни, когда
они жили в горах Кэтскилл. Долина Напа многим напоминала ему о тех далеких
днях, и Руфь тоже припомнились те времена. Она увидела, как дети играют, бегая
по траве; заметила, какое делается у Берни лицо, когда он смотрит на них, и ей
стало немного спокойней за сына. Руфь согласилась с Берни: жизнь в Оуквилле —
как раз то, что им нужно, и дети повеселели, и сам Берни тоже.
Потом она улетела в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Лу: в
Голливуде в это время проходил медицинский конгресс. А оттуда они должны были
отправиться с друзьями на Гавайи. Она напомнила Берни о том, что Эвелин
Розенталь по-прежнему живет в Лос-Анджелесе и ей вполне можно позвонить. На
этот раз он только рассмеялся. Женщины не вызывали у него интереса, но
настроение у него стало получше, и он больше не кричал на мать.
— Ох, мама, ты опять за свое? Руфь улыбнулась:
— Ну ладно, ладно.
В аэропорту она крепко расцеловала сына и в последний раз
внимательно посмотрела на него. Он все так же высок и привлекателен, только за
этот год в волосах у него прибавилось седины, морщинки вокруг глаз стали
глубже, и взгляд у него печальный. С тех пор как умерла Лиз, прошел почти год,
а он до сих пор горюет по ней. Но по крайней мере он перестал злиться. Он
больше не сердится на нее за то, что она его покинула. Просто ему страшно
одиноко. Ведь он потерял не только любимую женщину и жену, но и своего лучшего
друга.
— Береги себя, родной, — шепнула ему Руфь на
прощание.
— Ты тоже, мама. — Он еще раз обнял ее. Пока Руфь
поднималась по трапу, он все стоял и махал ей рукой. За последние два года они
стали гораздо ближе друг другу, но какой ценой им это далось! Страшно подумать,
сколько страданий выпало на их долю за это время. Возвращаясь вечером в долину
Напа, он думал об этом… о Лиз… До сих пор не верится, что ее нет… как будто она
куда-то уехала и должна вернуться. Слово «никогда» не укладывается в голове. И
когда Берни подъехал к дому в Оуквилле и поставил машину в гараж, его мысли по-прежнему
занимала Лиз. Няня еще не легла спать и ждала его. Был уже одиннадцатый час
вечера, и в доме царили покой и тишина. Джейн уснула у себя в постели за
чтением «Черного красавчика» — Мистер Фаин, по-моему, Александр нездоров.
Берни нахмурился. Дети занимали главное место в его жизни.
— Что с ним? — Мальчику всего два годика, он
совсем маленький, и у него нет мамы. Поэтому для Берни он всегда будет
беззащитным малышом.
Няня призналась с виноватым видом:
— Боюсь, я напрасно разрешила ему так долго плескаться
в воде. Когда я стала его укладывать, он жаловался на ушко. Я согрела масла и
сделала компресс, но, похоже, он не помогает. Если к утру ему не станет лучше,
придется отвезти его к доктору.
— Вы только не тревожьтесь, — с улыбкой сказал ей
Берни. Миссис Пиппин отличалась редкой добросовестностью, и он благодарил небо
за то, что она повстречалась им в нужную минуту. Воспоминания о садистке из
Швейцарии и неряхе из Норвегии, которая все время таскала из шкафа вещи Лиз, до
сих пор повергали его в дрожь. — Няня, у него все пройдет. Ложитесь спать.
— А вы не хотите попить на ночь теплого молока, чтобы
вам лучше спалось? Он покачал головой:
— Я засну и так.
Но миссис Пиппин заметила, что на протяжении уже не одной
недели он допоздна не ложится в постель и все бродит по дому, мучаясь
бессонницей. Всего несколько дней назад исполнился год со дня смерти Лиз, и
няня понимала, как ему тяжело. Зато Джейн перестали сниться кошмары. Впрочем, в
ту ночь, уже под утро, послышались жалобные крики Александра. Берни едва успел
прилечь, но тут же встал, надел халат и побежал в комнату к малышу. Няня уже
взяла его на руки и попыталась укачать, но тщетно.
— У него болит ухо? — Она кивнула, продолжая
баюкать ребенка. — Может, мне позвонить врачу? Няня покачала головой:
— Боюсь, вам придется отвезти его в больницу. Ему очень
больно, он не сможет терпеть так долго. Ох, бедолажка. — Малыш прильнул к
ней всем телом, и она поцеловала его в лобик, в щечку и в макушку, а Берни
опустился на колени и посмотрел на сына, при взгляде на которого у него
становилось теплей на сердце, но в то же самое время оно сжималось от тоски,
ведь мальчик очень сильно походил на свою маму.
— Ну что, наш великан захворал? — Алекс кивнул и
перестал плакать, но ненадолго. — Давай-ка, иди к папе.
