Он натянуто рассмеялся, но тут же закашлялся, и Франческа
поглядела на него с сочувствием. Она уже все поняла.
— Она позвонила вам, чтобы сказать, что выходит
замуж, — подсказала она, и Чарли вздрогнул.
— Вы просто провидица! — Он печально улыбнулся, и
оба негромко рассмеялись.
— Догадаться было нетрудно. Дело в том, что несколько
лет назад в моем доме тоже раздался такой звонок, — ответила Франческа, и
ее лицо словно померкло.
— Это… это был ваш муж?
Она кивнула:
— Да. И моя история, в общем-то, напоминает вашу, хотя
со стороны она выглядит гораздо более…
Драматичной. У моего мужа был роман, о котором изо дня в
день рассказывали по телевидению и писали в газетах. Муж был спортивным
комментатором по зимним видам спорта на двух последних зимних Олимпиадах. На
одной из них он завел интрижку с молоденькой девушкой — чемпионкой Франции по
горным лыжам. Об их романе скоро стало известно многим, и очень скоро о них
стали повсюду говорить с явным одобрением. Никого не волновало, что Пьер уже
женат и что у него есть дочь. Мари-Лиз — прелестная маленькая штучка, от
которой сходят с ума мужчины, а Пьер… С тех пор как он выиграл бронзовую
олимпийскую медаль в скоростном спуске, он стал чем-то вроде национального
героя. Представляете, что сделали из этого газеты? Национальный герой и
всеобщая любимица Мари-Лиз… Тогда ей было восемнадцать, а ему — тридцать три.
Они с удовольствием позировали вместе для телевидения и для журнальных обложек.
«Пари-матч» посвятил им целый разворот. Они даже интервью давали вместе, но
Пьер продолжал повторять мне, что все это не имеет значения и что он делает это
только ради рекламы горнолыжного спорта и для того, чтобы создать для нашей
команды хорошее паблисити. И ведь я, дурочка, ему верила, верила всему, что он
мне рассказывал! Я начала прозревать, только когда Мари-Лиз забеременела, ведь
подобные «издержки», как вы знаете, иногда случаются. Телевидение устроило из
этого настоящую рекламную кампанию, только уж не знаю, кого или что они
рекламировали…
Каждый день к нам домой приносили полные мешки подарков —
люди со всех концов Франции присылали детскую одежду, которую они сшили или
связали сами, а я не знала, что мне со всем этим делать. Пьер продолжал
утверждать, что любит меня и что он обожает дочь… Он действительно был
прекрасным отцом, и я осталась с ним.
— И плавали целыми днями, — тихо сказал Чарли.
— Кто вам сказал? — удивилась Франческа. Чарли
виновато улыбнулся ей. — Ах да, Моник… — догадалась она.
— Моник, — согласился Чарли и поспешно добавил:
— Собственно говоря, кроме этого, я больше ничего не
знаю. Ваша дочь умеет хранить секреты.
Он не хотел, чтобы из-за него у девочки были неприятности,
но Франческа только пожала плечами.
— В общем, я не ушла от него, и, наверное, зря.
Об их великой любви трубили газеты, их лица то и дело
появлялись на обложках и на экранах телевизоров. Как же — живая легенда
французского спорта и наша юная олимпийская чемпионка! Одни заголовки чего
стоили… — Франческа фыркнула. — Потом — еще новость: у Мари-Лиз будет
двойня!
Детские вещи посыпались на меня лавиной, так что Моник,
бедняжка, даже решила, что ребенок будет у меня. Попробуйте-ка объяснить
подобную ситуацию пятилетнему ребенку! Что до Пьера, то он наконец-то перестал
говорить, что любит меня;
Теперь он утверждал, что я — старомодная истеричка, косная
американка и что я не понимаю самых простых вещей. Он пытался убедить меня, что
во Франции подобное в порядке вещей… Что ж, возможно, это и так, но мне было от
этого не легче. Я просто не хотела с этим мириться. Больше того, все это я
когда-то уже проходила: мой отец был итальянцем, и в свое время — мне тогда
было шесть — нечто подобное случилось и с моей матерью. Уже тогда я получила
мощный заряд отрицательных эмоций, которого хватило бы мне на всю жизнь, но то,
что происходило между мной и Пьером, было стократ хуже.
Она говорила об этих ужасных вещах спокойно, чуть ли не с
юмором, но Чарли легко мог себе представить, в каком аду жила Франческа. Ее муж
не просто изменял ей — он проделывал это на глазах у целой армии репортеров,
перед объективами десятков телекамер, и Франческа не могла не видеть этого,
разве только если бы она закрыла глаза и заткнула уши. По сравнению с тем, как
вел себя Пьер Виронэ, внезапный уход Кэрол мог показаться детской шалостью.
Даже Чарли вынужден был признать это.
— В конце концов дети родились, — продолжала
Франческа. — Это были мальчик и девочка, крепенькие и румяные, очень милые
и красивые — в своих родителей. Вся Франция влюбилась в них с первого дня. Две
недели я стойко переносила эту всеобщую истерию чадолюбия, но потом не
выдержала. Я собрала наши с Моник вещи, закинула их в мой маленький «Додж», а
Пьеру сказала, что, когда ему захочется известить меня о дальнейших переменах в
его жизни, он сможет найти меня в Нью-Йорке, у моей матери.
Мы вылетели из Бурже первым же рейсом и через несколько
часов были уже в Нью-Йорке. Но и дома мне пришлось несладко. Моя мать едва не
свела меня с ума — она поливала Пьера грязью и осыпала его оскорблениями даже
при девочке.
Я не виню маму — ее собственный развод дался ей слишком
тяжело, но и оставаться с ней я тоже не могла.
На развод я подала в первый же день, и французская пресса
тут же окрестила меня «жалкой пуританкой», но мне было уже все равно. Примерно
год назад нас наконец-то развели, а буквально через месяц, в канун прошлого
Рождества, Пьер и Мари-Лиз мне позвонили. Так же, как и ваша Кэрол, они
захотели поделиться со мной «хорошими» новостями. Они только что поженились,
причем для этого они отправились не куда-нибудь, а в Корчевелло. В журнале я
видела снимки: они стоят на лыжах в окружении друзей, а дети сидят у них за
спинами в рюкзаках. До сих пор не понимаю, с чего они решили, что я должна
радоваться вместе с ними?.. Сейчас Мари-Лиз снова беременна — Моник вычитала в
какой-то газете, что она хочет родить еще одного ребенка, прежде чем начнет
серьезную подготовку к следующей Олимпиаде. Чудесно, не правда ли?
Франческа умолкла и покачала головой.
— Чего я не понимаю, Чарли, — сказала она, —
так это того, зачем он столько возился со мной?
Зачем ухаживал, уговаривал выйти за него замуж?
Пьеру надо было подождать всего ничего, каких-нибудь пять
лет, и тогда бы он сразу мог жениться на этой своей «королеве альпийских
трасс». Ведь меня французское телевидение почти не снимало — с самого начала я
была для них слишком американкой, то есть заносчивой, скучной занудой.
В голосе Франчески все еще звучали горечь и боль, но Чарли,
внимательно слушавший ее, ни сколько не был этим удивлен. Горе ее было велико,
и велико было пережитое унижение, а тут еще история отца Франчески, которая не
могла не оставить в ее душе самого глубокого следа. Как-то еще вся эта история
скажется на Моник, которая, возможно, и сама была обречена на неудачу в браке,
поскольку ее мать и ее бабушка потерпели на этом поприще сокрушительное,
незаслуженное поражение. Правда, в наследственных неудачников Чарли никогда не
верил, но события, подобные тем, что произошли с Франческой и ее матерью,
серьезно влияли на людские судьбы, формируя некий семейный стереотип, вырваться
за рамки которого могла только очень сильная личность. Впрочем, ему почему-то
казалось, что Моник это будет по плечу.
